Марина Дяченко - Ритуал
И вот тогда-то, смятенный, сбитый с толку и не желающий более неприятностей, потомок Юкки отступил, оставив жизнь дракона океану.
Солнце поднялось высоко. Прошел час, не меньше, прежде чем первые смельчаки решились выбраться из укрытий в скалах.
Юта пребывала в сознании; глаза ее безучастно скользнули по лицам несмело приблизившихся людей — и снова уставились на море, подернутое рябью.
Люди подходили и подходили — среди них крестьяне и рыбаки, каменотесы, приковавшие Юту к скале, и даже офицеры стражи. Один из них сжимал в опущенном кулаке серый плащ сбежавшего колдуна.
Последним вышел Остин.
Он брел, проваливаясь в песок, враз постаревший, с запекшимися губами. Люди шарахались от него, как от чумного, как от прокаженного — напрасно он ловил чей-нибудь взгляд. Кто-то, уходя с дороги, плюнул ему под ноги.
— Юта… — сказал Остин, странно бегая глазами. — Юта…
Ветер швырнул пригоршню брызг ей в лицо, и крупные соленые капли катились по щекам, но глаза оставались сухими. Ее взгляд не отрывался от поверхности моря, поглотившего чудовище и дракона.
Он на дне. Теперь он на дне, и толща воды сомкнулась. Под тяжестью ее погребены перепончатые крылья — и хрипловатый голос, укоризненные глаза, прохладные ладони. Прощай.
Офицер стражи шагнул к Остину и бросил, почти швырнул ему серый плащ колдуна. Голыми руками попытался выдернуть из камня железную скобу, удерживающую тонкую Ютину щиколотку — не смог, уронил руки, отошел, глядя в песок.
— Юта, — дрогнувшим голосом проговорил Остин, — не верь. Неправда это…
Она не слышала. Стоящих перед ней будто и не было — она смотрела на море.
— Ну, чего уставились? — почти взвизгнул Остин, оборачиваясь к людям.
Никто не взглянул в его сторону.
— Отвязывать, что ли… — пробормотал Остин, похоже, обращаясь к самому себе. — Господа офицеры… Отвязывать? Или вернется?
Короля наградили таким взглядом, что он сник, сгорбился, сразу стал обиженным и жалким. Каменотесы медленно, будто через силу, принялись снимать цепь, протянутую поперек Ютиной груди. Королева оставалась безучастной.
На берег накатывали приливные волны — длинные, безопасные, совсем не похожие на те, поднимаемые чудовищем… Люди стояли по щиколотку в воде и не замечали этого. Брызги пены достигали уже Ютиных ног.
А солнце поднималось и поднималось, и ажурная сеточка невесть откуда взявшихся облаков прикрывала его, будто вуалью. Солнечная дорожка на волнах поблескивала мягко, приглушенно, будто не солнечная даже, а лунная.
И тогда Ютины губы шевельнулись. Увидев ее глаза, все обернулись одновременно, как по команде.
И разом вскрикнули, разглядев что-то в воде. Мгновение — и берег был снова пуст, люди отпрянули под защиту скал, и только Юта по-прежнему стояла у своего камня, раскинув прикованные руки.
Долго-долго не было следующей волны. Вот она пришла — и глаза Ютины открылись шире.
Волны прибывали и прибывали. Юта стояла, прямая, тонкая, будто впечатанная в скалу.
И вот за камень, громоздившийся на границе моря и суши, ухватилась человеческая рука. Соскользнула беспомощно и ухватилась опять.
Юта стояла. От скал слабо донеслись крики удивления.
Вторая рука потянулась — и упала в мокрый песок. Новая волна помогла, протащила истерзанного человека вперед — и отхлынула, окрасившись кровью.
Он оперся на локти. Еще усилие — поднял голову.
Глаза их встретились.
Лоснились на солнце вылизанные морем камушки. Волна, как игрок в кости, то прибирала, то снова выбрасывала их на песок. Над морем покрикивали осмелевшие чайки; от скал медленно приближались осмелевшие люди.
Распростертый на песке человек смотрел на женщину, прикованную к скале. В лучах высокого солнца она было невыносимо прекрасна.
