Юлия Фирсанова - Возвращение
Губы Гиза (а киллер слушал меня очень-очень внимательно, без малейшей тени насмешки) сложились в успевшее опостылеть мне слово «служительница». Ладно хоть вслух ничего не сказал.
Пока мы беседовали, а Фаль носился над толпой, развлекаясь, народ все прибывал. К назначенному часу живое море самых разных, начиная с нищих и кончая разряженными в яркие роскошные ткани, людей колыхалось почти от самых стен тюрьмы и домов по краю площади до эшафота. Снова поразила меня царившая тишина: ни шепотка, ни разговора, ни обрывков брошенных фраз я не слышала, для такого количества народа это было равносильно тишине в осеннем лесу, когда явственно воспринимаешь шорох каждого листа.
Потом со стороны одной из центральных улиц, выходящих на площадь, раздались громкие звуки, похожие на бубен и барабаны. Людское море отхлынуло парой волн, пропуская нечто вроде громадного золотисто-багряного торта на колесах, запряженного шестеркой белых лошадей, укрытых густо расшитыми золотом попонами. «Торт» остановился перед самым помостом в кольце стражи. То ли традиции обязывали, то ли прибывший всеми силами стремился избегнуть контакта с простым населением. Но нам сверху все было прекрасно видно. Слуги, стремглав кинувшиеся к дверям подвижного сооружения, практически выкатили оттуда толстенного мужика в ядовито-голубом с багряными кружевами верхнем одеянии.
– Этот гамбургер на ножках и есть король Ланца? – разочарованно спросила друзей.
От монарха пусть даже небольшого королевства я ожидала более если не располагающей, то хотя бы приличной внешности. Вот английский принц Чарльз – такая страховидла ушастая, но сразу видны порода и воспитание. А этот! Если убрать с мужика нелепый костюм, похожий на наволочку от подушки, постиранную с набором пестрых носков, выглядел он как стопроцентный американец, всю жизнь питавшийся в фастфудах. Злополучный памфлетист Герг, проехавшийся насчет полноты монарха, не использовал в своем произведении приема гиперболы.
– Он самый, – кивнул Кейр.
– А что такое гамбургер? – в свою очередь задал вопрос подлетевший Фаль.
– Очень большой бутерброд из разрезанной пополам круглой булки, в середину которой запихиваются кусок мяса, сыр, салат, и все это удобряется жидкой красной приправой, – ответила я, пока не встречавшая тут ни помидоров, ни кетчупа.
– Похож, – заценил Лакс с усмешкой никогда не имевшего проблем с лишним весом создания.
– Теперь понятно, как господин начальник тюрьмы сделал карьеру, – раздумчиво согласилась я. – Его избрали по весу.
Тем временем вокруг «гамбургера», уснащенного обилием ювелирных изделий, как стая шакалов у падали, собралась кучка народа, выряженная почти так же богато, но с малость большим вкусом. Одеться хуже было практически невозможно. От массы заискивающих улыбок, приклеенных к физиономиям, и лебезящих интонаций мне моментально свело скулы гримасой отвращения. И кажется, не мне одной.
Рядом с толстяком Клементарием, перекочевавшим из кареты в самое большое кресло, встал худощавый юноша, выделявшийся в пестроте собрания темно-синим камзолом с черными панталонами и почти полным отсутствием ювелирных изделий. Несмотря на проблему с кожей (прыщами парниша мог бы торговать оптом!), серьезная мордашка его была вполне симпатичной, только очень печальной, точно у плакальщика на похоронах, а давно не мытые волосы обвисли скорбными темными сосульками.
– Принц Альвин, – заметив мое внимание, дал справку Гиз.
– Парню нужны хороший косметолог или регулярные купания в бочке с клеросилом, портить такую физиономию угрями преступление, – хмыкнула я и сказала громче: – Вьюноша, похоже, не разделяет кровожадных замыслов отца.
– Поговаривают, он был в приятельских отношениях с Кейсаром, – обронил Гиз, вновь проявляя поразительную осведомленность.
– Думаю, не он один, однако мужества выразить скорбь, приличествующую случаю, достало лишь у него, впрочем, вряд ли король отправит на плаху вслед за Дергом недовольного политикой отпрыска, о других придворных такого наверняка сказать нельзя, – прокомментировала я.
Даже замеченный в толпе лизоблюдов начальник тюрьмы пытался улыбаться, получалось у него плохо, поэтому Бдящий за спокойствием Цвиранга старался держаться подальше от короля, за спинами рвущихся к монарху особей.
С появлением брюзгливо-упертой, как у больного быка, физиономии его величества действо на площади резко ускорилось. Особенно старались парни у эшафота, но король на них не смотрел. Его тусклый взгляд лениво блуждал по лицам и по закону вероятности, помноженному на закон Мерфи, уперся в нашу развеселую компанию. Пес как раз рассматривал народ, опершись передними лапами на камни.
Клементарий узнал «домашнего пушистика» Кейсара, глазки забегали, счеты защелкали в голове монарха. Я не могла допустить существование более совершенного вычислительного устройства в башке типа, погнавшего на эшафот ценнейшего сотрудника внутренней службы безопасности государства исключительно из-за собственного комплекса неполноценности.
Король Ланца был козлом, но полным тупицей не был. Отдавать какие-то глупые приказы страже касательно магевы толстяк не стал, но и выдержки игнорировать ситуацию у него не хватило. Он согнул указательный палец каким-то судорожным образом. Оказалось, это была команда. Хор лизоблюдов малость поутих. А к царственному уху нагнулся самодовольный мужик в форме стражника с понаверченными сверху бирюльками, вероятно символизирующими высокое положение.
– Магева серьезно рискует, вы не находите, Кандор? Псы – непредсказуемые твари, могут взбеситься и укусить хозяина, когда не ждешь, – проквакал Клементарий и аж раздул от самодовольства все пять подбородков.
– Истинно так, ваше величество, – угодливо подхватил подхалим.
– Псы – звери верные, не чета кошкам, которые гуляют сами по себе, собака не обманет и не предаст, будет любить хозяина и верно служить ему зачастую даже тогда, когда он того совершенно не стоит, – так же демонстративно не глядя на короля, обратилась к Лаксу, ласково ероша чистую шерсть Цапа. Пес терпел и позировал.
Вообще-то я намеревалась говорить так, чтобы меня слышал толстяк Клементарий и его клика, но почему-то слова мои разнеслись по всей площади. (Не Гарнаг ли учудил, оскорбленный тем, что Клементарий не сподобился вынести обвинение Дерга на его обсуждение?) Король раззявил рот и побагровел, словно собирался лопнуть перезрелым помидором.
– Людям пожилым, склонным к полноте, вредны сильные волнения, а разрушительные чувства, особенно гнев и ненависть, просто смертельно опасны, организм может не выдержать, и конец концерту, – задумчиво прибавила я. Опасливое восхищение отразилось в глазах Лакса. На Кейра и Гиза я старалась вообще не смотреть, и так понимала: мои выкрутасы осмотрительные мужики не одобрят. Ладно хоть объявлять меня безумной и вязать не кинулись, значит, лимит доверия пока не исчерпан и можно продолжать выводить из себя его бесконечно толстое величество, а также потешать почтеннейшую публику. Монарх, кстати, покраснел после моей последней фразы еще сильнее, стал багровым, как кружавчики на одежде.
