Руслан Мельников - Темный Набег
Так и есть. Он не ошибся.
Говорить она умела.
Глава 41
– Ты меня выпустишь отсюда, воин-чужак? – Всеволод спрашивал по-немецки. И Эржебетт по-немецки же отозвалась.
Воин-чужак… Вот как она предпочитает его именовать. Вот кто он для нее…
Голос ее был тих и печален. Он был приятен, обворожителен и от того – еще более пугающим был этот голос.
– Ты ведь пришел за мной, да?
Страха, настоящего страха в словах по-прежнему не было. И в глазах, в которые внимательно всматривался Всеволод, – страха не было тоже. Его отражение в зеленых зрачках не переворачивалось вверх ногами. Эржебетт его не боялась. Пока еще – нет…
Он покачал головой.
– Я пришел не за тобой. Я пришел убить тебя, Эржебетт.
Он поднял мечи. Оба. Клинки с серебряной насечкой легко пройдут меж шипастых прутьев решетки. И в широкие щели между сегментами осиновых тисков пройдут тоже. А не пройдут – так пропорят, проломят дерево. И сжатую деревом плоть.
А уж он-то будет колоть этими клинками столько, сколько нужно, сколько потребуется.
Пусть Эржебетт не боится серебра так, как его боятся упыри. Но серебрёная сталь… Рано или поздно она искромсает и эту тварь. А не поможет сталь – есть факел. Огонь… Найдется и алхимическое жидкое пламя. И громовой порошок. Надо будет – сожжем нечисть заживо прямо в каменном гробу. Или разнесем в куски вместе с клеткой и саркофагом.
Ага! А вот теперь страх появился. Тварь все же проняло. И тварь поняла. Все поняла правильно. И поверила в серьезность его намерений. Отражение в глазах Эржебетт дернулось. Перевернулось. Ненадолго. На краткий миг. На долю секунды. Потом она вновь совладала с собой.
– Почему ты так хочешь пролить мою кровь? – спросила она.
– Потому что ты испила чужую, – сухо ответил он.
– Я? – взметнулись и опустились длинные ресницы. – Испила?
– Кровь моих дружинников, поставленных оберегать тебя, – сказал Всеволод. Уточнил с горечью и злостью: – Мною же и поставленных.
– Я не трогала их, воин-чужак, – судорожно сглотнула Эржебетт.
Неужто, она, действительно, думает, что он поверит?
– Кто же тогда? – кривая усмешка скользнула по губам Всеволода.
В общем-то, он уже готов был вонзить мечи в беспомощное сдавленное осиной тело.
– А кто, по-твоему, заточил меня здесь? – торопливо проговорила Эржебетт.
Заточил?
Здесь?
Кто?
В самом деле – это интересно. Но не более того. Всеволод отмахнулся от новых загадок. Не до них сейчас! В конце-то концов, кто бы не бросил сюда эту тварь, он оказал ему большую услугу. И – все. И хватит пустой болтовни.
Клинки медленно опускались вниз через проемы решетки. Сталь скрежетала о сталь. Серебро царапала серебро. Всеволод прикидывал – куда ткнуть, куда ударить.
– Если я повинна в смерти твоих дружинников, почему я не сбежала сразу? Не спряталась понадежнее – почему? И почему дала себя заковать в осину? Почему, справившись с твоими опытными воинами, не смогла одолеть других? – все гнула свое Эржебетт. И, надо сказать, была убедительна.
Да, определенно, тут что-то не так, не сходится тут что-то. Сомнения, подспудно терзавшие Всеволода, но приглушенные ненавистью и обидой, все же выползали на поверхность. PI – проклятье! Он утрачивал былую твердость и уверенность. Надо резать быстрее. Пока немая, обретшая дар красноречия, окончательно не заговорила зубы, пока темная тварь очередным коварным обманом не остановила разящую сталь.
Острия клинков коснулись осинового корсета. Нашли щели в деревянных тисках.
– Если ты сейчас убьешь меня, покараешь ли ты тем самым истинного убийцу своих дружинников?! – выкрикнула она.
Убийцу? Истинного?
Рука… обе руки Всеволода дрогнули.
– Не пожалеешь ли ты о свершенном в припадке безрассудной ярости?! – продолжала Эржебетт, морщась от боли в сдавленной осиной груди.
Всеволод остановил движение мечей. Скрепив сердце. Скрипнув зубами. Он решил выслушать. Сначала. Чтоб уж, действительно, ни о чем не жалеть после. Мысленно Всеволод давно вынес приговор Эржебетт. Тот, что не подлежит обжалованию. И он его исполнит. Что бы ни сказала сейчас Эржебетт, как бы не обернулась дело, – непременно исполнит, ибо любая темная тварь, прорвавшаяся в людское обиталище из-за границы миров, должна умереть. Но это – потом. Пока же – ладно. Пока – пусть тварь поживет. Немного. Ровно столько, сколько нужно, чтобы рассказать. Все, что она знает, все, что сможет рассказать.
– Говори, – хрипло приказал Всеволод. – Но говори правду.
Она говорила. Быстро и сбивчиво.
– Да, я не та, за кого себя выдавала, – захлебываясь, шептала Эржебетт. – Не совсем та… Но я не причиняла вреда ни тебе, ни твоим людям.
– Ложь!
– За что ты меня винишь, воин-чужак?
Он качнул головой.
– О, нет, Эржебетт… Куда больше я виню себя. За то, что не распознал в тебе темную тварь сразу. А ведь мог бы. Еще в тот самый день, когда мы повстречались. Когда ты убила пса Золтана. Рамук ведь погиб не случайно.
Это был не вопрос – утверждение.
– Собака – не человек, – негромко сказала она. – Собака – зверь. Чуткий и осторожный зверь.
Вот именно – чуткий и осторожный! Рамук, бросившийся в городские темницы Сибиу, в смертельную ловушку, сооруженную Эржебетт из ведьминого ложа, чуял нечисть. И уж его-то не обманул бы безобидный облик жалкой, онемевшей от пережитого ужаса девчонки. А его ярость, возможно, открыла бы глаза и людям. Эх, Рамук, Рамук…
Впрочем, сейчас не о собаке скорбеть надо. И не о собственной глупости.
– На чьей совести смерть моих дружинников?
– Я не знаю, – снова страх в глазах Эржебетт. Настоящий, неподдельный. Его Всеволод уже научился определять безошибочно. Нехитрая наука. Если внимательно следить за своим отражением в темно-зеленых зрачках.
– Тех, кто напал на них и на меня, – не знаю. Не видела, не ведала раньше. Такие… такое мне не известно.
«На них и на меня»? Что за бред?! Правду ли говорит Эржебетт? Изворачивается?
Ну а если задать вопрос иначе?
– Тогда скажи, как погибли мои люди? – нахмурясь, спросил Всеволод.
– Долго рассказывать… Тяжело говорить…
Да уж, наверное, нелегко – в этаких-то осиновых тисках, где каждый вздох дается с трудом.
– …И вряд ли ты поверишь сказанному словами.
И это тоже верно. Вряд ли. Всему сказанному – вряд ли.
– Лучше дай мне свою руку, воин-чужак, – вдруг предложила она. – Тогда узнаешь. Сам. Сразу. Все.
Как? – хотел, было, спросить Всеволод. И – не стал. Передумал. Вспомнил. Бернгард говорил ему что-то… Что тварь… такая тварь, как Эржебетт, в самом деле, способна многое поведать без слов. Через одно лишь прикосновение. Если захочет. Но зато если захочет, то солгать уже не сможет.
