Хрупкие вещи - Гейман Нил

– Ага, – сказал я. – Потанцуем?

Она покачала головой.

– Это запрещено. Мне нельзя делать ничего, что может нанести вред собственности. Я принадлежу Уэйне.

– Тогда, может, выпьешь чего?

– Воды, – ответила она.

Я смотался на кухню, налил себе еще колы, взял чистую чашку и наполнил ее водой из-под крана. Из кухни – обратно в коридор, оттуда – в зимний сад... Но там уже никого не было.

Какое-то время я гадал, куда она делась – наверное, пошла в туалет, – и, может, она все-таки передумает насчет танцев, если вернется. Потом я вернулся в гостиную. Людей там прибавилось. Танцующих девушек стало больше, появилось несколько незнакомых парней, на вид – явно постарше меня с Виком. Все соблюдали дистанцию, кроме Вика и Стеллы. Он держал ее за руку, а когда песня закончилась, небрежно приобнял за талию – почти по-собственнически, чтобы никто не покусился.

Я все думал, куда делась девчонка из оранжереи: на первом этаже ее не было.

Затем я перебрался в комнату прямо по коридору и сел на диван. Там уже сидела нервная девушка с темными волосами и короткой стрижкой, торчавшей ежиком.

Говори! – рявкнул внутренний голос.

– Э-э... у меня тут вода пропадает, – выпалил я, – не хочешь?

Она кивнула и очень осторожно, словно не привыкла к своим рукам или не доверяла глазам, приняла чашку из моих рук.

– Мне нравится туризм, – сказала она, неуверенно улыбаясь. Между передними зубами у нее была маленькая щербинка, и она цедила воду сквозь зубы, как взрослые пьют дорогое вино. – В прошлый раз мы летали на Солнце, плавали в солнечных морях вместе с китами. Мы слушали их истории, и мерзли в холоде фотосферы, и ныряли вниз, где глубинное тепло согревало нас и ободряло. Я хотела вернуться. На этот раз я действительно хотела вернуться. Слишком много я видела. Но мы пришли в этот мир. Тебе нравится?

– Что?

Она обвела рукой комнату: диван, кресла, шторы, лампу.

– Ну да, ничего так.

– Я говорила им, что не хочу посещать этот мир, – продолжала она. – Мой родитель-наставник не послушал. Сказал, что мне нужно еще многому научиться. А я ответила: «Я еще больше узнаю на Солнце. Или в межзвездном пространстве. Джесса плетет паутину среди галактик. Я тоже хочу». Но он не слушал, и я пришла в этот мир. Родитель-наставник поглотил меня, и вот я здесь, заключенная в разлагающийся кулек мяса на известковом каркасе. Едва воплотившись, я ощутила внутри себя что-то такое... бьющееся, пульсирующее и хлюпающее. Раньше мне никогда не приходилось вибрировать голосовыми связками, выталкивая воздух из легких, и я сказала родителю-наставнику, что хочу умереть, что, как известно, является беспроигрышным способом бегства из этого мира.

Она постоянно перебирала черные четки, обвивавшие ее запястье.

– Но в этой плоти есть какое-то знание, – сказала она, – и я намерена им овладеть.

Мы сидели почти по центру дивана. Я решил положить руку ей на плечо, но так... как бы случайно. Просто забросить руку на спинку дивана, а потом незаметно, по миллиметру, спускать ее вниз, пока не коснусь ее плеча.

Она продолжала:

– Эта жидкость в глазах, от которой весь мир расплывается. Мне никто не объяснил, и я ее не понимаю. Я касалась складок Шепота, я летала с сияющими тахион-лебедями, и все равно не понимаю.

Не сказать, что она была самой красивой девушкой из тех, кого я видел в доме, но она была милой, и в любом случае она была девушкой. Осторожно, едва дыша, я чуть сдвинул руку и коснулся ее спины. Она промолчала.

Но тут из коридора меня окликнул Вик. Он стоял в дверях, обнимая Стеллу, и махал мне рукой. Я покачал головой, давая понять, что у меня тут кое-что наклевывается. Однако он очень настойчиво позвал меня, и мне пришлось встать и подойти к двери.

– Ну чего?

– Это... В общем, вечеринка... – начал Вик извиняющимся тоном. – Короче, это не та вечеринка. Мы со Стеллой все выяснили. Она вроде как объяснила. Мы ошиблись домом.

– Господи. И что теперь? Нам надо уйти?

Стелла покачала головой. Вик притянул ее к себе и нежно поцеловал в губы.

– Ведь ты рада, что мы появились тут, да, дорогая?

– Ты же знаешь, – сказана она.

Он посмотрел на меня и улыбнулся своей фирменной улыбкой: плутовской и совершенно очаровательной – немного от Артфула Доджера, немного от Прекрасного принца.

– Не переживай. Все равно они все нездешние. Это вроде поездки по обмену, сечешь? Как мы в Германии.

– Да?

– Эйн. Тебе нужно с ними общаться. А «общаться» означает, что надо еще и слушать. Понятно?

– Я говорю. Уже с парочкой поговорил.

– И как успехи?

– Все было отлично, пока ты меня не позвал.

– Ну, извини. Просто хотел ввести тебя в курс дела. Все нормально.

Он похлопал меня по плечу и ушел вместе со Стеллой. Потом они оба поднялись наверх.

Не поймите меня неправильно, в этом полумраке все девушки были прекрасны; у них у всех были такие красивые лица, но, что гораздо важнее, в них было... даже не знаю... какое-то волшебное своеобразие, легкая асимметрия пропорций, некая странная человечность, которая отличает истинную красоту от холодной безупречности манекена. Стелла, конечно, была красивее всех, но она, разумеется, досталась Вику: они уже наверху, и так будет всегда.

Когда я вернулся обратно в комнату, на диване уже сидели какие-то парни, которые активно общались с щербатой девчонкой. Кто-то рассказал анекдот, и все рассмеялись. К ней теперь пришлось бы пробиваться чуть ли не с боем, однако мой уход не особенно ее огорчил, она явно меня не ждала, и я вернулся в гостиную. Мельком глянув на танцующих, я удивился, откуда играет музыка: не было видно ни проигрывателя, ни колонок.

И я снова пошел на кухню.

Кухни на вечеринках – вещь незаменимая. Чтобы зайти туда, не надо выдумывать никаких причин, и еще большой плюс: на этой вечеринке я не замечал никаких признаков чьей-то мамы. Обследовав батарею бутылок и банок на кухонном столе, я нацедил себе на полдюйма «Перно» и разбавил его кока-колой. Потом бросил в стакан пару кубиков льда и сделал глоток, наслаждаясь сладким ароматом свежести.

– Что пьешь? – спросил женский голосок.

– «Перно», – ответил я. – Немного напоминает анисовое драже, только со спиртом. – Я не стал говорить, что попробовал напиток только потому, что слышал, как кто-то из толпы просил «Перно» на концертном альбоме «Velvet Underground».

– А мне можно?

Я смешал еще один коктейль и отдал девушке, обладательнице роскошных медно-каштановых волос, завитых в мелкие кудряшки. Сейчас такие прически уже не носят, но тогда они встречались на каждом шагу.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Триолет.

– Красивое имя, – сказал я, хотя далеко не был в этом уверен.

А вот сама девушка точно была красивой.

– Это такой вид стихов, – гордо ответила она. – Как я.

– Так ты, что ли, стихотворение?

Она улыбнулась и опустила глаза, может быть, даже застенчиво. У нее был почти античный профиль: идеальный греческий нос практически сливался в одну линию со лбом. В прошлом году мы ставили в школьном театре «Антигону». Я играл гонца, который приносит Креонту весть о смерти Антигоны. Мы играли спектакль в полумасках с точно такими же носами. Вспомнив ту пьесу и глядя на девушку, там, на кухне, я думал о женщинах из комиксов Барри Смита про Конана Варвара. Через пять лет я бы вспомнил прерафаэлитов, Джейн Моррис и Лизи Сиддал. Но тогда мне было всего пятнадцать.

– Ты стихотворение? – переспросил я.

Она прикусила верхнюю губу.

– В каком-то смысле. Я поэма, я ритм, я погибшая раса, чей мир поглотило море.

– Это, наверное, трудно: быть тремя вещами одновременно?

– Как тебя зовут?

– Эйн.

– Значит, ты Эйн, – сказала она. – Ты существо мужского пола. И ты двуногий. Тебе трудно быть тремя сущностями одновременно?

– Но это же не разные вещи. То есть они не взаимоисключающие.

На ней было платье из тонкой шелковистой ткани. Глаза были зеленые, такого особенного оттенка, который сейчас сразу навел бы на мысли о контактных линзах; но это было тридцать лет назад – тогда все было по-другому. Помнится, я тогда думал о Вике и Стелле, уединившихся наверху. «Сейчас, – думал я, – они уже наверняка завалились в спальню». И завидовал Вику, как ненормальный. До боли.