На неведомых тропинках. Шаг в темноту - Сокол Аня

— Все прошло лучше, чем я ожидал, — староста пребывал в благодушном настроении, — и лучше, насколько я понимаю, чем ты могла надеяться. Никаких проблем с хозяйкой?

— Нет.

— Отлично. У меня для вас поручение.

Мы с водителем посмотрели друг на друга, парень сморщил нос и отвернулся.

— Надо съездить к Черной луже и забрать артефакт.

— Я ничего не понимаю в магии, всучить мне подделку легче легкого, — мысли заметались, категорически не хотелось покидать замок сейчас, без дочери. — И ничего не понимаю в лужах: ни в черных, ни в коричневых. Я даже не представляю, где это.

— Здесь недалеко, — старик отмахнулся от возражений, — Арсений отвезет. Насчет артефакта не волнуйся, ты сможешь определить его подлинность, взяв в руки.

— Стало быть, если их оторвет, то и не жалко? — буркнула я.

— Я не прошу. — В голосе ведьмака прорезались повелительные нотки. — Вы поедете и заберете, ясно? — Мы кивнули, старик встал с дивана и протянул мне продолговатый сверток из газетной бумаги. — Отдашь продавцу, проявлять любопытство и разворачивать не рекомендую, это как раз и оторвет руки.

Следом за свертком мне передали уже знакомый мешочек из темно-синего бархата, в котором глухо, будто бочонки для игры в лото, постукивала деревянные пуговицы. Пропуск в Серую цитадель. Желания тут же претерпели изменения.

— На остаток ночи я буду свободна? — уточнила я.

— До завтрашней аудиенции в полночь абсолютно, быть здесь не позднее десяти. Опоздавшие могут вешаться сами.

Сверток, которым надлежало расплатиться, оказался весомым, из мешочка извлекли две пуговицы: одну для меня, другую, я проводила ее разочарованным взглядом, для мохнобрового.

«Черная лужа» оказалась действительно лужей, пусть и большой, а не красивым названием. Она на самом деле была заполнена черной пузырящейся жижей. Запашок стоял — не приведи святые тут жить. Северо-западная окраина пригорода Серой цитадели, яма с грязью напоминала отхожее место на задворках средневековой цивилизации, темнота, прорезаемая яркими фарами «Нивы», и над всем этим гигантским светящимся обелиском возвышается замок Седого демона. Три дома, похожие на сараи, построенные при царе Горохе, и с тех пор основательно вросшие в землю. На вид необитаемые: ни искорки света, ни шороха. Нам нужен крайний правый. Водитель без всякого толка всматривался в его очертания, я ждала. Парень отличался дурным нравом, с момента, как мы покинули гостиную и старосту, не сказал и трех слов.

— Пошли, — не выдержала я, времени с каждым мгновением оставалось все меньше и меньше.

Сенька кинул недобрый взгляд и заглушил двигатель. Мы вышли в темноту ночи, в уголок, не затронутый всеобщим праздником и казавшийся пустынным. По тому, как подобрался парень, я поняла, это впечатление ошибочно. Тропа огибала вонючую яму, приближалась к трем уцелевшим постройкам, шла вдоль непонятных развалин правее крайнего дома, больше похожих на помойку, возможно, строений было больше, затем исчезала во тьме. Как я ни вглядывалась, рассмотреть, что там, не получалось.

За спиной шумно сопел мохнобровый, его неодобрение ощущалось едва ли не физически. Я бы предпочла того, на кого могу хоть немного положиться, того, кто сдерживает эмоции, или того, кому плевать, Веника, например.

Я коснулась досок, служивших развалюхе дверью — разбухшее дерево, неприятное на ощупь. Условные три удара в прогибающиеся доски, как велел Семёныч, пауза и еще пять. Шпионские игры, как будто тот, кто ждет внутри, не учуял и не услышал нас еще на подходе. Подобие двери открылось без единого скрипа, как можно было ожидать. Из темноты на меня уставились два горящих желтых глаза.

— Фр-р-р, — послышалось из глубины и тут же было расшифровано, — а я все думал, как старик выкрутится? Очень смело послать ко мне человека. Не страшно, девочка?

— Нет, — ответил водитель вместо меня, — для войны со страхами есть я. К делу, Измененный.

— Конечно, — смешок из темноты, — как скажешь, волчок.

Глаза стали привыкать к темноте, но все, что я смогла разглядеть, — это очертания стен уходящего вперед коридора и большую комнату в конце. Вспыхнул язычок пламени, сперва неуверенно, потом сильнее, словно пробуя на вкус окружающую тьму. Продавец зажег керосиновую лампу, осветив сначала свои руки, а потом лицо. Вернее, морду. Собачью или волчью, я в таких тонкостях не разбираюсь, черный подвижный нос, дымчатая, жесткая на вид шерсть, серые глаза. Голова зверя на человеческом теле в коричневой куртке, пятнистых военных штанах, берцах и черных кожаных перчатках, полностью скрывавших руки. Или лапы.

— Нравлюсь? — спросил измененный. Когда он говорил, пасть открывалась, но я все равно не понимала, как из нее выходили человеческие звуки.

Лампа стояла на письменном столе из лакированного дерева, за ним виднелась спинка единственного в комнате стула. Все. Стены из необработанных досок за мебель не считаются. Чисто, сухо, но сразу видно: здесь не живут, используют для встреч. Посетителям волей-неволей придется стоять, как на аудиенции у Седого демона.

— Вот, — вместо ответа я подошла к столу и выложила газетный сверток, — обещанная плата.

Продавец взял неизвестный предмет в руки, скрытые черными перчатками, такие могли принадлежать мужчине средних лет, и обнюхал его. Черный нос быстро шевелился. Убедившись, что ведьмак не обманул, продавец убрал наш сверток в ящик и выложил на столешницу свой, напоминавший книгу, замотанную в несколько слоев ткани.

— Артефакт, — приглашающий взмах рукой.

— Проверь, — скомандовал парень.

Продавец открыл пасть и вывалил язык набок. Что сие означает, я могла лишь догадываться. Злится или улыбается? В любом случае староста высказался неоднозначно, убедиться, что нам не подсунули дохлого кота в мешке. Ткань разматывалась слой за слоем. Мужчины отпрянули в разные стороны, смотреть на артефакт, кроме меня, не хотел никто. Я тоже не рвалась, но приказ есть приказ. Когда тряпки были отброшены, у меня вырвался пораженный вздох. Артефакт существует на самом деле. Признаюсь честно, сперва я решила, что ведьмак меня разыгрывает. Или разыгрывают его. На ворохе ткани лежала небольшая, как книга в мягкой обложке, икона. Изображение женщины в полный рост в одежде, ниспадающей мягкими складками, руки подняты на уровень лица в мольбе, серебряный оклад и вполне различимая надпись на старославянском «Анна Пророчица». Икона не была безгранично старой, но и новоделом не назовешь.

— Оно? — нервно спросил из дальнего угла мохнобровый.

— Не знаю, — честно ответила я. — Икона как икона, больше не скажу.

— Я знаю, как проверить, — высказался с противоположной стороны продавец, — покажи ее волчку. Если глаза выжжет — артефакт, а если башку снесет — обычная икона.

Водитель зарычал, с другой стороны ему ответили точно так же.

— Почему? — заинтересовалась я, не обращая внимания на злящегося Сеньку, пока не закручу образ обратно в тряпки, подойти ни тот ни другой не осмелятся, что само по себе уже доказательство.

— Знаешь, как так получилось? Старик не рассказал, как освященный предмет стал артефактом? — повернулся ко мне волкоголовый.

— Нет.

— Это не ее дело! — влез водитель.

— Не тявкай о том, чего не понимаешь, волчок. — Мужчина показал внушительные зубы. — Вы собираетесь притащить эту пакость в Серую цитадель, так хоть узнайте, что именно, — продавец прислонился к стене, сложил руки на груди. — Ее создали люди в начале прошлого века, и иконописец, и тот, кто отливал оклад, были обычными мастерами, создававшими простые вещи. Таких икон написали немало, но эта уникальна.

— Еще бы, — перебил парень, — не тонковата защита? — он указал на руки продавца, — кожа еще не слезла?

— Вы можете касаться ее? — удивилась я.

— С предосторожностями, — продавец стянул перчатку и продемонстрировал обычную мужскую руку, — но да, могу.

— Но как? — Я посмотрела на изображение святой Анны, кем бы она ни была.

— Ее осквернили кровью невинных. Однажды настоятель прихода Серафим взял из красного угла икону и забил ею свою мать, жену и двоих детей. С тех пор за иконой тянется недобрая слава, смыть пятно не удалось и святой воде. Образ неоднократно освящали, без особого толка. После произошедшего на лице святой стали выступать кровавые слезы, предвестники несчастья. Говорили: заплакала Анна Пророчица — жди беды. Первое село, куда переместилась икона после убийства невинных, сгорело вместе с жителями, занялось ночью, когда спохватились, было уже поздно, спаслись немногие, они-то и вывезли не пострадавший образ. Деревня, в которую перебрались погорельцы, опустела от мора через год. Потом был приход советской власти, война, дорога в светлое будущее. Все владельцы артефакта мертвы, и не только они — обычно всем селом, хутором, деревней на тот свет и отправлялись, размах у святого образа, как принято говорить, щедрый, — волкоголовый засмеялся, будто залаял, — а вы ее в цитадель тащите!