Андрей Легостаев - Разбитые скрижали
26
Когда Юрий Флейшман прочитал мою ученическую повесть «Коридор судьбы», он «по дружбе» рекомендовал мне никогда больше не писать.
Прочитав «Наследника Алвисида» он заявил, что я наваял полное дерьмо, а после замечательного «Коридора…» он ждал от меня так многого…
Когда я ему принес «Замок Пятнистой Розы» он два часа мне доказывал, что большего барахла не читал в жизни. И это я написал после «Наследника…», который, по его словам «был, как откровение, как удар пыльным мешком из-за угла…»
Вот тогда я и понял, что узнаю настоящее Юрино мнение о своем произведении только тогда, когда напишу следующее.
Кстати, он отнюдь не одинок в своем отношении к чужим рукописям. Не только к моим, естественно.
27
Елена Хаецкая (на мой взгляд, одна из лучших ныне действующих фантастов) при первой встрече мне жутко не понравилась.
А потом я встретил ее случайно в одном из издательств, нам вместе было идти к метро. Я хотел пива, но покупать при ней только себе казалось неудобным, а было невтерпеж после трудного разговора с редактором. Ну, я для вежливости предложил и ей купить. Она не отказалась. Выпили еще по одной, оказалось, что нам ехать до одной станции метро, где ее ждет соавтор, я взял еще пива и такси. Доехали, выпили с соавтором тоже. До тех пор, пока пиво не полилось из ушей. И ее очень поразило, что я угощал, а не пытался раскрутить ее на угощение, и вот она стала на каждом углу кричать, что Николаев-де — джентльмен.
Так вот, как-то я встретил в «Азбуке» Бережного, (который был ее литагентом) и разговорился — о том, о сем. Бережной похвастался: только что купил за полтинник новенького Пелевина (зеленый двухтомник в рамке) последний экземпляр, больше нет. Ну, к тому времени к прозе Пелевина я уже относился равнодушно.
Но вот появилась Лена, Бережной хвастается и перед ней, а она так капризно, по-детски (почему у женщин это всегда получается естественно?), заявляет:
— Хочу!
— Последний экземпляр, — чуть ли не с гордостью поясняет Серега, а я возьми и сдуру пошути:
— Дарю, если тебе так уж хочется.
Она же прекрасно видела, что книги не мои. Тем не менее Лена быстро говорит «спасибо» и запихивает двухтомник в сумочку. У Бережного вытягивается от неожиданности лицо. Я тоже врубаюсь, что попал в дурацкую ситуацию. И не нахожу ничего лучшего (ибо прекрасно понимаю, что книги Бережному уже не вернуть) как протянуть Сереге полтинник.
— На, ты себе еще купишь, а это будет мой подарок Лене, хотя я и не хотел тебя так подставлять.
Серега тут же возмущается и отвергает деньги, заявляя, что тогда уж это
— подарок от него. Причем Лена с восторгом наблюдает за происходящим. Поторговавшись минут пять мы все-таки сошлись на том, что Серега взял половину и это подарок от нас обоих.
Так что теперь я лишь полуджентльмен.
28
Странник-96, отделившийся от Интерпресскона, проводили в шикарной гостинице «Русь», непривычной для наших тусовок. И вот ночью в номера звонит милый женский голос и осведомляется: «Не желает ли мужчина отдохнуть». Заснувший Миша Успенский бесхитростно ответил, что «он уже отдыхает» и, лишь повесив трубку, сообразил о чем шла речь.
А вот Дима Байкалов не растерялся:
— У меня в номере сейчас Синицин и еще десяток хороших людей, и два ящика водки. Через четыре часа мы справимся с алкоголем и тогда возжелаем отдохнуть!
Странно, но на его предложение не откликнулись.
29
По некоторым причинам я очень не любил съемочную группу популярной некогда программы «Пятое колесо» (о чем писал в «Оберхаме»). Но на Интерпрессе-91 Сидор велел мне идти и сниматься, отдуваясь за него. Начальству, как говорится, виднее — надо идти. Но я зову Серегу Бережного и Андрея Измайлова, в надежде, что они заболтают ведущую и мне ничего не придется говорить.
Нас усаживают за столик, покупают по чашечке кофе и два часа мучают, причем Измайлов действительно взял весь огонь на себя, а я просидел, считай для мебели, сказав лишь несколько скупых фраз, без которых было не обойтись.
А потом показывают передачу по телевизору. Вечер, одиннадцатый час, вся семья у ящика, даже дети не спят. Доходит черед до нашей сцены, я сижу в центре, говорит Измайлов. Вдруг я беру в руки чашечку (не за ручку, а как стопку), подношу к носу, принюхиваюсь, отвожу руку, набираю полную грудь воздуха, опрокидываю в себя содержимое, занюхиваю пальцем левой руки, ставлю чашку и потупляю взгляд.
Законченность сцены поражает.
— Не чай он там пил! — заявила жена.
Причем, я абсолютно не помню этого фрагмента во время съемок. Самое смешное, что журналист передачи Луиза Тележко не заметила этого нюанса, пока я не сказал уже после эфира.
30
Когда мой старший сын Глеб учился во втором классе почерк у него был отвратительный (впрочем, сейчас не намного лучше). В ходу тогда были 286 компьютеры, «тройка» считалась недостижимой мечтой, а я работал так и вообще на двухфлоповом советском агрегате.
Как-то раз, перед тем как отправится на очередное заседание семинара Стругацкого, я стал свидетелем, как супруга распекает сына за нерадивость и плохо сделанную домашнюю работу. Мне стало жалко сына и я решил хоть шуткой скрасить его тоску:
— Подожди, — говорю, — скоро куплю себе новый компьютер, мы отсканируем твой почерк, будем быстро набирать на клавиатуре домашнюю работу, а потом в принтер вставлять тетрадку и получай готовое задание.
У Глеба, казалось, все лицо засветилось счастьем.
— Чего уши развесил? — окатила его ушатом ледяной воды мать, — иди уроки делай.
Вечером я рассказал эту историю Сидору, Бережному и Черткову. Самое смешное, что они всерьез принялись обсуждать как решить эту проблему. (Да, давно это было, аж в девяносто втором году).
Впрочем, история имеет продолжение. Я все-таки купил приличную машину и виндоусовским рукописным шрифтом распечатал какое-то детское стихотворение. Прихожу к сыну и спрашиваю:
— Глеб, посмотри, я твой почерк правильно скопировал?
— Да, папа, это мой почерк, — тут же отвечает сын.
— Окстись, — встревает жена, — когда это ты так писал?
— Папа, это мой, мой почерк! — почти в отчаяньи прокричал Глеб.
К сожалению, тетрадь в принтер запихнуть так и не удалось.
31
Последнее время заседания семинара Стругацкого проводятся в центре книги у Дмитрия Каралиса. Иногда там работает пивной бар, порой даже писателям наливают нахаляву.
Случайно, выходя после одного из заседаний семинара, я стал свидетелем замечательной сценки.
Сильно уставший Вячеслав Рыбаков останавливается и говорит:
