Александр Борянский - Гней Гилденхом Артур Грин
В Верхопутье у Лайка безусловно какие-то важные дела и сам он безусловно в Верхопутье нужен, иначе он не получил бы рыцаря Артур Грина в качестве провожатого. Рыцарей Артур Гринов не выделяют для охраны каким попало бродягам в серых плащах. Но вот дальше… Останусь ли я с ним в Верхопутье дальше или вернусь в Златоград? Мне-то Луций ничего не сообщил. А может, это только там, в городе, и решится?
Александр… Он и сам рыцарь, но, возможно, необученный для боя. Бывает такое: по происхождению, по задачам своим человек боец, а искусство-то боевое у него как раз и отсутствует. То есть ополченца он все равно в любом случае одолеет, но по большому счету… Хотя, может, совсем оно и не так. Может, в Верхопутье Лайк именно для войны необходим. С другой стороны, с кем там воевать?
Непонятно…
Чаю хочется крепкого, без сахара, вот что.
А может, он финансовый гений? Как Грингольд Альф Счастливый? Тот ведь тоже Александр.
День десятый. Вернусь я домой или нет? Кто из наших был в Верхопутье? Только Луций, и тот еле помнит когда. Ну, конечно, купцы бывали. Но купцы дело такое… Особый народ. К тому же у нас их всего трое или четверо… Фавст Эдуард в свое время проплыл мимо, и я так понимаю, ему, Фавсту Аристону, Верхопутье ни к чему.
Чужой город… Впервые…
И не исключено ведь, что я стану бойцом родового Апвэйна!
Кстати, жалованье воина Верхнего Пути выше и шансов попасть на полуостров больше.
Сегодня утром я сказал об этом Лайку.
Он пристально посмотрел на меня и ничего не ответил.
День одиннадцатый. Море, полное водорослей, кусты-лопухи, цветы эти зеленые в самых неожиданных местах… Альфийская земля, в общем.
Ну хоть когда-нибудь она должна кончиться?!
День двенадцатый. На рассвете я подумал: «Хорошо бы сегодня.» В полдень отхлебнул кофе из фляги. В три Лайк прибавил шагу, и я понял — неспроста.
И вот я здесь.
Каменных башен — четыре.
Стена — крепкая и высокая. Сложена из плотно пригнанных друг к другу кирпичей. Светло-серая стена.
Светло-серые башни.
Ну и конечно — флаг.
Мы вошли в город около пяти. Когда все они, селентинцы Апвэйна, собирались обедать и зазывала кричал:
— Попробуйте самую большую пиццу в старом Апвэ, самую большую пиццу!
Я, простой парень Гней; я, Гилденхом, защитник деревянного замка; я, Артур Грин, рыцарь, одолевший альфа, — я здесь!
— Самую большую! Самую большую пиццу на востоке Республики!
Мы прошли через весь город — к пристани. Лайк спешил.
Пристань у них это уже не пристань. Пристань у них это уже целый порт. Рыбачьи лодки, грузовые суда. Люди, стоящие без дела, и люди, переносящие на себе огромные мешки… Любой корабль мог поплыть на юг, к дружественным берегам желтой страны. Любой корабль мог поплыть на запад — на исконный запад. Пройти Верхним Лоредорским проливом, обогнуть Королевский мыс и спуститься к внешней стороне полуострова. Аристон, Арета… И первый из городов — Лунная Заводь.
Воистину, мир принадлежит владеющему морем.
Очень скоро Лайк остановился и сказал:
— Вот он!
Свордах в тридцати от причала возвышалась над водой недвижимая громада корабля-крепости. Обитый железом борт его едва заметно поблескивал.
Некоторое время я просто стоял и смотрел. Грузовые суда… Ополченцы рядом с рыцарем.
Серебряные буквы на корме слагались в надпись.
— Цветок Ириса, — прочел Лайк Александр.
СОСТОЯНИЕ ТРЕТЬЕ. ПОДДАННЫЙ И ГРАЖДАНИН
Почему все кончается в моем мире? Дороги и войны, ожидание и полнолуние, новолуние и наводнение. Любое явление находит свой конец, и человек не властен над ходом времен, — ни сильный человек, ни слабый человек, ни Король, ни рыцарь, ни лесоруб. И то, что проходит, уже не вернешь.
В общем, кончился мой Большой Марк, даже крошек не осталось.
Мы сидим за крепким деревянным столом, над нашими головами ухмыляется изображенная прямо на стекле ярко-красная буква m, и похожа она на брови очень удивленного человека. Денег у нас нет, и не предвидится, и следовательно будем мы в этом прекрасном городе как нищие изгои, как слуги, захваченные на руинах, как ярки, гонимые по земле, потерявшие свое золото.
Я взялся за яблочный пирожок.
Лайк потягивает темную лолу и поглаживает указательным пальцем последний шоколадный батончик. Нежно поглаживает, с чувством. И все ему безразлично: что один золотой остался после «традиционного селентинского обеда», что ободрали нас как альфийскую казну…
«Денег нет, Гилденхом», — спокойно сказал он, когда нам назвали сумму. И я расплатился — тем, что унес из Златограда. За четыре Марка, две лолы, пакет с картошкой и два яблочных пирожка. Расплатился тем, на что в Златограде можно жить долго-долго, а то и дольше.
Конечно, я уже понял, что в Златоград мы пока не вернемся. В Златоград не вернемся и в Апвэйне не останемся. Вернее, не должны остаться. А должны мы уплыть на прекрасном судне, на корабле-рыцаре.
Должны…
…Вот и пирожок кончился. Как ни старался я насладиться всеми его подробностями, как ни пережевывал внимательно, — съеден последний кусочек, и буква m недвусмысленно намекает: пора, мол, уходить, больше, мол, ничего вкусного не предвидится.
Как вообще может командовать благородным воином человек, у которого в кармане ни одного золотого?! Не понимаю…
Если у него нет денег, то должно же быть какое-то право. Без денег и без прав надо было сидеть в Златограде и тщательно овладевать боевым искусством совместно с отрядом тяжелых дефендеров.
Он поглаживает пальцем шоколадку (меня от вида теплого батончика уже тошнит!) и как-то особенно на нее смотрит. Так, словно хочет совсем расплавить шоколад под яркой оберткой. И вдруг его глаза на один-единственный торн перестают быть такими же синими, как у всех нас: я вижу тайну, я не могу поймать ее смысл, но смысл есть, смысл есть всегда и тайна эта из другого мира, и взгляд Александра из другого мира, он пытается вспомнить, вспомнить то самое, скрытое от всех…
Он встает и идет к выходу. И я тоже сразу встаю, чтобы следовать за ним. Потому что, как бы там ни было, я помню слова бригадира Луция: «Артур Грин, ты пойдешь с ним!» И я иду, не рассуждая и ни о чем не спрашивая.
Мы выходим из закусочной. Буква m, символ Марка из Ареты, изобретателя лолы-медовухи и сети быстрых таверн, жизнерадостно улыбается на прощанье.
Северо-западная башня бросала длинную закатную тень на двухэтажный домик с синей крышей. У входа имелся звонок. Справа висела табличка — металлическая, блестящая, с гравировкой:
Юл Апвэй Ф.
Юл Апвэй Ф. был не дурак: он поселился рядом с главной башней города, но поближе к набережной, дабы за утренним чаем наблюдать волшебный апвэйнский залив. Диалектное отсутствие буквы «н» в родовом названии подчеркивало своеобразие — истинные, стародавние сыны Апвэ вольнодумно игнорировали общереспубликанский канон.
