Наталия Ипатова - Король, которого нет
– Я говорю не о врагах. Ты дал ей слово.
– Я как раз пытаюсь его сдержать, – Шиповнику, видимо, стало смешно.
– Очень своеобразно пытаешься, не так ли?
– Ей нужен дом, который ее примет. Если это будет Мята, выиграют все. Заставить другой Дом признать ее – практически невозможно. Нет средств давления. Напоминаю: даже когда ты возьмешь жену, вы можете десятилетиями ждать потомства.
– А Мята, значит, может взять на себя позорное пятно происхождения этой метиски?
– А Мяте, – спросил Гракх, – уже не все равно?
– Ты не можешь признать Марджори Пек Мятой без согласия главы Дома Мяты, то есть меня. А мне нужны доказательства. Документы. Ложь навлечет на тебя проклятие. Ты можешь позволить себе проклятие?
Гракх поднял на него глаза, и оказалось вдруг, что они обведены темным.
– Хочешь спросить, могу ли я позволить себе еще одно?
Хороший удар. Гракх отвечает одним словом на сто, но одно оно сильнее ста. Запомним это. Первая жена его умерла, рожая, и ребенка тоже не спасли, а он попер против рока и женился снова на Чине из Акации, и ее сроки вот-вот придут. Немыслимая дерзость для эльфа, чей фатум зависим от слова и намерения: запускать судьбу на второй заход. Что ему еще одна грозовая туча? Он к ним привык. Но я бы не хотел быть Шиповником под его рукой.
– Это не то, чтобы ложь, – сказал хозяин, левой рукой вынимая из ящика стола большую стеклянную колбу и выставляя ее на стол. – В конце концов, из множества возможных правд ты сам выбираешь, чему верить.
Альбин нагнулся вперед почти против воли. В колбе, упрятав в пузо чуткий нежный нос, свернулся гибкий зверек, в совершенстве заполнивший собой пространство. Шкурка стального цвета под стеклом переливалась мазутными пятнами. Журналист постучал по стеклу ногтем, но никакой реакции со стороны существа не последовало.
– Что это? Гугль архивный? Хочешь сказать, ты прошерстил архивы эльфийских Домов?
– Он прошерстил.
Вялый какой-то. Может, больной? С другой стороны Альбин ничего не знал о повадках и метаболизме гугля. Может, просто обожрался и спит?
– Нигде ничего нет о Марджори Пек. Нигде и никогда ни один эльф не писал на бумаге ничего, что могло бы ее касаться. Первая запись о ней сделана в тот момент, когда сверток с пищащим младенцем был подброшен к двери работного дома. Как будто у нее вообще не было матери.
– Все архивы?
– Все, кроме Мяты. Но архива Мяты не существует. И тут мы можем верить… или не верить. Как захотим. Ты сам сможешь выбрать троюродного дядюшку, на которого это повесишь. Наверняка был тот, кто нравился тебе меньше других.
– Отсутствие доказательств «против» не есть доказательство «за». Мне необходимы неопровержимые доказательства того, что Марджори Пек – Мята.
Гракх помолчал в раздумье.
– Я не вижу ни одной рациональной причины твоему упрямству, Мята, – сказал он наконец. – Ты глава Дома, ты вправе сказать «да» или «нет», но объясни. Я не поверю в то, что ты боишься проклятия лжи. Что может с тобой случиться хуже того, что уже случилось?
Альбин откинулся на спинку кресла. Он бы чего-нибудь выпил, но хозяин, этот маньяк, забрал себе в голову, что разговор серьезный.
– Не смеши меня, – сказал он. – Я журналист, я знаю, когда смолчать, и умею при необходимости сделать из двух смыслов пятьдесят пять. Ложь – грех, но бывает и так, что она меньший грех.
– Тогда, я думаю, ты в состоянии проследить тенденцию и сделать правильный вывод. Магия слабеет. Ничто не работает так, как должно бы. По крайней мере, ни на что нынче не дашь гарантию, и мы должны предусмотреть ситуацию, если тенденцию не удастся обратить. Что-то новое грядет, и мы будем глупцы, если не обернем это к своему возвышению, а этого никогда не случится, если мы не будем готовы. Нет никакого проклятия, – Гракх положил ладонь на стол, аккуратно, контролируя себя, будто печать поставил, но Альбин вздрогнул, словно тот кулаком саданул со всей дури. – Может, есть, а может – нет. Понимаешь? Мы свободны, как в начале времен. Ничто не сделано и ничто не предопределено, но тот, кто не меняется, погибнет.
– В начале времен, – возразил Мята, – цивилизация не висела на нас тяжким грузом. Мы за нее не отвечали ни перед своими детьми, ни перед собственной совестью. То, что было – было, и мы такие, какие есть, потому, что что-то было. Хотя я согласен: перед лицом переменам эльфы уязвимей всех.
– Скажи мне, перед кем отвечаешь ты.
Палата Лордов не выдержит Гракха. Он боец, и на трибуне таков же, как на крепостной стене. Он обыграет их на всех досках.
– Марджори Пек замужем за Дереком Бедфордом, а тот – мой друг. Если я объявлю ее Мятой, я поставлю перед своими друзьями неразрешимый вопрос: я заставлю их выбирать между привилегиями ребенка и их семейным счастьем. Это нечестно. Это обременит мою совесть. Я эльф, мое естество зависит от слова.
– Но это не будет ложью, если ты сам решишь считать это правдой.
– Дева Дома используется Домом в интересах Дома, иначе ни о какой принадлежности к Дому не может быть и речи.
– Дерек Бедфорд в наших масштабах никто. Неудачливый полицейский по прозвищу Рохля. Вашей дружбе срок – минута. Будучи эльфийской крови, Мардж переживет его, если только…
– Только?…
– Человеческий ребенок слишком тяжел для чрева эльфы. Мы можем ничего не знать о предках мисс Пек по материнской линии потому только, что эльфийская кровь передавалась в ее роду исключительно по женской линии, и все матери умирали родами. Добавлю: в одиночестве и нищете. Ей бы не стоило рожать этого ребенка. В целях ее же самосохранения я предложил бы ей сделать другую попытку – с эльфом. Как ты думаешь, было бы честно сообщить ей об этом? Возьмешься?
* * *
Альбин Мята предупредил, что навестит Бедфордов поздно, и просил, чтобы Мардж непременно его дождалась. Меня он тоже попросил быть. Учитывая, что наш эльф никогда ни о чем не просил, я подумал, что дело у него, скорее всего, серьезное. Дерек, видимо, счел так же, я нагрянул к ним на ужин, а после Мардж, одетая нынче в трикотажные шаровары, свитерок и толстые носки, удалилась в спальный альков, отгороженный пестрой ситцевой занавеской, и включила там свет. Сказала – почитает. Рохля встал, забрал у нее из рук Гражданский Кодекс, а вместо него дал потрепанный детектив: заснуть над ним куда меньше вероятности, чем над толстенной скучной книжищей.
Она несчастлива, и он растерян: он, наверное, совсем не так это все представлял. С людьми все так сложно…
Скудный свет сочился из-за занавески, Палантир мы выключать не стали: Хорес Папоротник, спикер парламента в течение последних двухсот лет, как обычно ратовал с трибуны за сохранение традиций как опоры общества и едва ли сказал бы что-то новое. Так что мы прикрутили ему звук, чтобы не мешал говорить о работе.
