Кейжд Бейкер - Мадам Айгюптос
Недовольно ворча себе под нос, Голеску отправился бродить по ярмарке. Он, впрочем, изрядно приободрился, обнаружив, что кошелек Амонет остался у него.
Палатки и шатры вырастали вокруг, как грибы. Их владельцы развешивали на шестах яркие вымпелы и гирлянды флажков, но жаркий и влажный воздух был недвижим, и они безжизненно никли, не производя впечатления праздника. Голеску приобрел дешевую соломенную шляпу и еще немного побродил по ярмарке, прицениваясь к закускам и напиткам лоточников. В конце концов он купил стакан чая со льдом и булочку с черносливом. Сахарная глазурь, которой была покрыта булочка, показалась ему довольно ядовитой на вкус; тем не менее Голеску съел все и, слизывая с пальцев растаявшую глазурь, направился к небольшой группе деревьев, росших за пустырем на берегу реки. Здесь он растянулся в тени и, накрыв лицо шляпой, задремал. В конце концов, если ночью тебе предстоит выгуливать вампира, днем необходимо как следует выспаться.
К вечеру ярмарочная площадь совершенно преобразилась. Дети отправились домой, и карусель, жалобно скрипя, пробегала последние круги. Вместо детей площадь заполонили молодые парни. Они громко хохотали, подталкивали и задирали друг друга или стояли, разинув рты, перед невысокими дощатыми подмостками, на которых кривлялись шуты или выступали жонглеры. В одной палатке показывали уродов, в другой звучала музыка и демонстрировала свое искусство исполнительница экзотических танцев, в третьей выступали шпагоглотатель и мужчина, способный брать голыми руками раскаленный металл. Яркие огни качавшихся на столбах фонарей боролись с мечущимися тенями, а воздух был полон завывания фанфар, смеха и хриплых выкриков, выражавших восхищение и восторг.
Голеску, впрочем, ярмарочные чудеса ничуть не впечатлили.
— Что значит — «слишком твердый»? — раздраженно спросил он. — Я заплатил за него пятнадцать грошей!
— Я не могу это есть, — прошептал Эмиль, пятясь от света фонарей.
— Смотри! — Голеску выхватил у него поджаренный кукурузный початок и откусил большой кусок. — Ум-м, как вкусно!.. Молодая, хорошо прожаренная кукуруза. Ешь, неженка!
— Но на нем перец! Он жжется! — Эмиль жалобно заломил тонкие ручки.
— Ну что ты будешь делать?! — сказал Голеску с полным ртом. — Это же настоящая пища богов, а он отказывается!.. Что, черт возьми, ты будешь есть? Впрочем, я, кажется, знаю. Раз ты вампир, значит, тебе нужна кровь, правильно? Увы, сейчас мы находимся в общественном месте, поэтому тебе придется обойтись чем-нибудь другим. Как насчет сладких тянучек, а? Или печеных яблок? Или пирогов с капустой? Или жареной картошки «фри»?
Эмиль тихо плакал, слезы катились из его больших кроличьих глаз, и Голеску, вздохнув, отшвырнул прочь обглоданный початок.
— Идем, — сказал он, беря Эмиля за руку.
Они обошли почти все ларьки, прежде чем Эмиль согласился попробовать сосиску по-венски, которую продавец тут же при них насадил на плохо обструганную деревянную палочку, обмакнул в кукурузное тесто и зажарил в кипящем масле. К счастью, новое блюдо пришлось Эмилю по вкусу. Во всяком случае, мальчик не жаловался и потихоньку откусывал от сосиски, пока Голеску тащил его за собой.
Обойдя площадь по кругу, Голеску бросил взгляд в направлении фургона Амонет и заметил выходившего оттуда клиента. Клиент был бледен, а на его лице застыло потрясенное выражение.
— Посмотри-ка туда! — с отвращением промолвил Голеску. — Ну кто же так дела делает?! Один фонарь над входом, ни одного флага, ни одной афиши, ни одного зазывалы, который бы привлекал внимание толпы! Стоит ли удивляться, что за весь вечер ее посетил только один жалкий клиент? Где волшебство?! Где тайна?!.. Да разве так должна вести себя та, которая избрала себе громкий псевдоним Мадам Айгюптос?.. Должно быть, то, другое, ремесло приносит ей столько денег, что она может не заботиться о доходах от гадания. Я правильно говорю, Тыковка? — обратился он к Эмилю, но мальчик, занятый сосиской, не ответил.
— А может быть, и нет, раз она не способна позволить себе слугу лучше, чем ты, — покачал головой Голеску. — Хотел бы я знать, куда в таком случае деваются деньги, которые она зарабатывает? — В задумчивости он потянул себя за ус. — Почему она такая мрачная, твоя хозяйка? — снова обратился он к мальчику. — Наверное, у нее была несчастная любовь, а?
Эмиль, продолжая вгрызаться с сосиску, только слегка пожал плечами.
— Да она бы в десять минут забыла о других мужчинах, если б я только сумел заставить ее отнестись ко мне серьезно! — воскликнул Голеску, пристально глядя на черный фургон. — И лучший способ сделать это — поразить ее богатством. Нужно что-то придумать, Тыковка!
— Четыре тысячи семнадцать, — сказал Эмиль.
— Что-что? — переспросил Голеску, поворачиваясь к нему. Мальчик не отозвался, зато поблизости громко и отчетливо завопил ярмарочный зазывала:
— Приходите испытать судьбу, уважаемые! Карты, кости, колесо Фортуны!.. А если кто не любит азартные игры, тот может угадать, сколько ячменных зернышек в нашем кувшине и получить бо-олыной приз! Наличными! Только десять грошей за попытку! Эй, господин, сыграйте — вы точно выиграете! Да-да, вы, мужчина с усами и мальчиком!..
Только тут Голеску сообразил, что зазывала обращается к нему. Обернувшись, он с негодованием бросил:
— Это не мой мальчик!
— Зато усы-то ваши! — парировал зазывала под смех зевак. — И потом, уважаемый, какая разница, ваш это мальчик или не ваш? Назовите число и получите приз. Не бойтесь — ведь вы ничего не теряете!
— Только десять грошей, — сравнял счет Голеску, но тут же подумал, что деньги все равно не его, а Амонет.
Взяв Эмиля за руку, он подошел к павильону, украшенному изображениями карточных мастей.
— Сколько? — спросил он. — Я имею в виду приз.
— Двадцать тысяч лей, — торжественно ответил зазывала, он же хозяин павильона.
Голеску закатил глаза.
— Вот так сокровище! — презрительно бросил он, но все-таки полез в карман за деньгами. Потом Голеску смерил взглядом большую стеклянную банку, которая стояла в глубине палатки на полке, украшенной мишурой и новым национальным флагом. — Ты наверняка наложил туда камней, чтобы уменьшить объем, — проговорил он. — Так… гм-м… хорошо. Значит, я должен сказать, сколько в этой банке ячменных зернышек? Угу. Угу…
— Четыре тысячи семнадцать, — повторил Эмиль, и у хозяина отвисла челюсть. Голеску посмотрел на него, потом на мальчика и просиял.
— Значит, это правильный ответ? — проговорил он. — Господь Саваоф и все святые!
— Н-нет, не правильный, — возразил хозяин, с трудом приходя в себя.
