Надежда Журавлева - Огни на болоте
— …все свои"! — Норид повернул карту и ткнул пальцем в крошечный кружок на самом севере материка. — Верно? Вот только за все десять лет я не увидел в Пустоземье ни одного действительно серьезного нарушения закона. Там действительно принимают всех. Я был свидетелем, как один фанатик пытался поднять там восстание против наемников — так над ним только посмеялись!.. А, ладно, куда-то я не туда ушел. Философия всякая, тьфу! — Он поморщился. — Ну, что вы еще хотели мне сообщить?
— Я — ничего, — сказал Глард, делая кивок в сторону выхода. Норид послушно встал, небрежно поклонился и вышел. А капитан остался рассматривать горящую лампу. Туман, хоть и не такой плотный, как на улице, обволок ее своими липкими щупальцами, пытаясь погасить и без того слабый огонек. Гларду даже показалось, что он учуял характерный для болота запах, исходящий от пепельного марева, хотя этого никак не могло быть — ближайшее болото находилось в десяти километрах от тюрьмы.
Болотный огонь. Дрожащий призрак надежды, такой же красивой, как и невозможной, созданной лишь для заманивания неосторожных путников в трясину. И свобода — точно такой же огонь, особенно если болото настолько велико, как империя Харр. И кто знает, не он ли станет тем путником, по чьей неосторожности в трясине сгинет весь отряд?!
Глард отвернулся. Но он все равно слышал тихий насмешливый шепот, идущий от тумана.
* * *Он проснулся от холода и шума. Некоторое время лежал неподвижно, пытаясь сообразить, где находится, и вспомнить…
Что?
Потом вновь закрыл глаза, чтобы не видеть на серый туман, который опутал его плотным коконом. Марево то и дело озарялось яркими вспышками, но ему уже не было до этого дела.
Настоящего уже нет, будущего — тем более. Даже прошлое постепенно исчезает в сером тумане. Остается только медленно идти наугад, надеясь все-таки выбраться на тропинку…
…Блаженное тепло, окутывающее со всех сторон. Решетчатые стенки мира, не дающие пройти. Он уже пробовал их погрызть, но лишь поранил пасть. Та, Что Дала Жизнь, могла бы их уничтожить, но она большую часть времени проводила во сне, просыпаясь лишь ради его кормежки, но все реже и реже. А однажды, когда он начал вставать на лапы, обернулась огнем, ярче и уютней которого он никогда не видел.
Этот огонь вошел в неуклюжее тельце, напитал его силой, завершая превращение, стал вечным источником жизни и тепла. Всегда после этого он ощущал в груди крошечный живой огонек и всегда знал, что тот пребудет там вечно.
…Сейчас этого огня уже нет.
Опять холод, сопровождаемый яркой вспышкой. На этот раз он даже приподнял голову и попытался осмотреться.
Телега с высокими бортами. Чтобы заглянуть за них, приходится невероятно напрягать мускулы, а это удается с трудом. Два человека, от которых исходит запах страха и ярости — но ярости на кого-то другого. На него они даже не смотрят, вперив взгляд куда-то вперед.
Он уронил голову на прогнившее дерево и почувствовал под собой воду, такую же холодную, как и та, в камере, как это марево вокруг…
Почувствовав взгляд, туман пришел в движение, принял очертания длинной морды, чем-то неуловимо похожую на его собственную. Очередная вспышка далеко впереди озарила призрачные крылья, расправленные в насмешке над врагом.
"Надо же, очнулся… Ну как, нравится, враг? Может быть, сделать еще холоднее?"
Туман преобразовался в тонкую длинную плеть, которая с силой ударила по покрытому струпьями боку.
Люди не обернулись, даже когда позади них раздался тихий рык. Только один недовольно дернул плечом, продолжая напряженно вглядываться в туман.
"Надеюсь, ты помнишь, за что?"
Когда-то он помнил, но сейчас забыл. Враг зря мстил ему — все равно не понять, за что, что такого он сделал.
На коже вздулись новые язвы, жалящие холодом даже сильнее старых. Но удар заставил его потерять сознание и вновь погрузиться в мир таких желанных иллюзий…
…О нем, еще совсем маленьком и слабом, заботились, за ним следили и никогда не ослабляли тепло. Постепенно он привык к своему телу, движения перестали доставлять столько проблем. Но все-таки чего-то недоставало. Иногда приходили неожиданные, не принадлежащие ему воспоминания: прыжки, обжигание врага огнем, а потом — солоноватая жидкость на языке, прохладная, но по-своему приятная…
Он уже привык, что мир ограничивается решеткой, но не переставал совершать попытки проникнуть сквозь них. Однажды это удалось, и тогда люди, надев толстые кожаные перчатки, ловили его, а он прятался везде, где только мог.
Детство. Тогда мысли получались такими же простыми, как и сейчас — может быть, поэтому удалось вспомнить ту пору? А с остальным что?
Нет, не вспомнить. Не сейчас.
…А еще его обучали языку. Каждый день какой-то человек подходил к решетке и аккуратно, крошечными порциями, передавал знание о человеческой речи, которую называл "харрской". Уже вскоре он смог узнавать простейшие фразы, а потом пришло время и гораздо более сложных. Самым трудным оказалось слово "нет", чье значение не получалось понять долго. Но зато потом все оказалось гораздо легче.
И вот настал день, когда он узнал свое имя и предназначение.
… Осталось совсем немного воспоминаний.
Он вновь зарычал, надеясь, что тот, кого он забыл, услышит и придет на помощь.
Никто не помог, даже не услышал этого рыка.
Что-то изменилось. Звуки стали громче, и он все чаще слышал не боевые кличи, а предсмертные вопли. На ум пришли воспоминания, как резко и сладко звучат он в бою. Сейчас, когда он, связанный, лежал на телеге, крики сражающихся и гибнущих людей уже не казались такими привлекательными, как раньше. Наоборот, раздражали, мешали погружению в полный иллюзий сон.
Раздался грохот, от темной громады далеко впереди откололся приличный кусок. Возник проем, в который тут же хлынули десятки беловолосых людей.
Он вновь напряг шею, стараясь углядеть побольше. Люди соскочили с бортов телеги и начали оживленно переговариваться, то и дело перемежая речь грязными ругательствами, и больше не загораживали поле зрения.
Огонь в груди погас, но сражение пробудило что-то, расположенное еще глубже, что долго скрывалось от холода, а сейчас выплеснулось наружу. Видимо, он все-таки стоял дальше от Грани, чем предполагал раньше. Стало возможным даже сфокусировать взгляд на видимой картине боя. Серый туман не препятствовал ему, даже услужливо пододвинулся в сторону, словно желая увидеть, как к открывшемуся зрелищу отнесется пленник.
Он увидел высокую стену, окружающую замок, ворота — сейчас разрушенные, — настоящий океан людей, с отчаянными криками нападающих на других, темноволосых, в блестящих нагрудниках.
