Роберт Холдсток - Кельтика
— Отвечу, если ты ответишь на мой.
Эта женщина пробуждала мое любопытство, но я пытался это скрыть. Что-то в ней будоражило меня. Не потому, что я чувствовал, как растет ее магическая сила, — ее смех был странно знакомым.
— Чьего ребенка ты носишь?
Она бросила на меня взгляд через плечо и некоторое время ехала молча, потом сказала:
— Я не знаю.
— Ты не знаешь отца? Ты что, спала в это время?
— Это еще не решено! — поправилась она сердито. — Пока не решено.
И я вдруг понял. И содрогнулся, поняв. Знакомые слова снова произнесены несколько поколений спустя. Она лишь их озвучила. Ниив смотрела куда-то влево, зная, что я наблюдаю за ней. Она ждала. Она молчала. Она знала, что это не праздное любопытство.
— Понятно, — сказал я. — Ребенка как такового нет, есть лишь твоя надежда. Мечта. В тебе пока ничего нет.
— Неправда, ребенок уже есть! — резко возразила она, а потом добавила: — Просто у него пока нет отца. Этот ребенок — Ниив, и только Ниив. Он ждет отца. Я уговариваю его потерпеть, но дети такие требовательные существа. — Она оглядывалась на меня, когда это говорила, я видел, что ей нравится дразнить меня. — Этот ребенок хочет родиться. Но разве он сможет развиваться нормально без отца?
— В самом деле, разве сможет?
Дальше мы ехали молча. Я пытался разобраться, восхищает меня Ниив или пугает. Когда она говорила, у меня по телу бежали мурашки. Мои кости буквально пели! Всю свою жизнь я верил, что все мои магические знания — иногда это называют колдовством — записаны на моих костях. Хотя сейчас я не использовал их (слишком дорого), мои кости были действенными амулетами и всегда предупреждали об опасности.
В самом деле, тревожные сигналы поступали отовсюду, особенно от беззвучных и зловещих переливов и всполохов северного сияния на ночном небе позади нас. Северный горизонт был полон жизни и весь в движении: цвета появлялись, исчезали, сливались, целый каскад сияния, водопад огня. Это фантастическое буйство красок отражалось в отполированных бусинах и костяных украшениях на шапочке Ниив.
Совершенно очевидно, что Ниив, получив от Госпожи Севера колдовские способности, принялась играть ими. В магии она, конечно, дилетант. Начала она с ребенка в своем чреве, чутье подсказало ей, что этот земной сосуд пригодится, чтобы поглощать чужую жизнь и чужие умения. Я знал об этой уловке еще с первого моего странствия, а также знал, какие меры предосторожности принять. Это очень опасное предприятие, а Ниив слишком молода, чтобы контролировать себя, а значит, и сама она опасна. Конечно, она научилась каким-то заклинаниям от отца, хотя вряд ли он ее учил. Скорее всего она украла у него какие-то магические формулы. А теперь ее отец мертв, он утонул. А она воспользовалась его смертью, чтобы вытребовать себе право на использование колдовства. Ее братец живет в каком-то своем призрачном мире, сейчас он едет где-то далеко позади нас. Некому было дать Ниив совет, наставить ее на путь истинный, некому контролировать ее необузданность. Я не сомневался, что никто, даже сама Ниив, не понимает, насколько она опасна.
Опасна! Хоть я и признался ей, кто я такой, как признался бы любому, представившись шаманом — а шаманы всегда врут и о своем возрасте, и о своих колдовских способностях, — она сразу раскрыла мой обман. Она знала, что я не простой шаман. Она увидела лицо черепа вместо моего лица. Она определила, что я принадлежу «к тем, кто следует тропою, что огибает мир». У нее бесспорный талант. В дальнейшем мне надо внимательно следить за своей речью и поступками.
Потом я стал размышлять о том, почему она мне чем-то знакома, и заподозрил, что ее вопрос ко мне будет касаться именно этого.
Через какое-то время я спросил ее:
— Как звали твою мать?
— Мою мать? Ее назвали в честь озерной синевы в разгар лета. А почему ты спрашиваешь?
— А как звали твою бабушку?
— Мою бабушку назвали в честь мороза, который сверкает на ветках в студеную зиму. Почему ты спрашиваешь?
— А прабабушку?
Ниив заколебалась, пряча от меня глаза. Олени фыркали, продираясь через рыхлый снег.
— Как и мою маму. Почему ты спрашиваешь?
— А прабабушкину бабушку?
— Прабабушкину бабушку? До чего ж ты любопытен, Мерлин! Странно любопытен. Прабабушкину бабушку назвали в честь тумана, висящего на деревьях осенью.
— Маленькая Мирга, — прошептал я, а громко сказал: — У тебя очень хорошая память.
— Мы все помним, — согласилась Ниив, — все мои прабабушки следят за мной через сердце Хозяйки Севера. Почему ты все это спрашиваешь?
— Ты похожа на одного человека.
Ниив засмеялась:
— Ну не на маленькую же Миргу. Она умерла двести зим тому назад.
— Я знаю.
Маленькая Мирга. Женщина, сотканная из тумана. Я смотрел на Ниив в седле и вспоминал ее предка. Теперь, когда я установил связи, все стало очевидным. Глаза те же, смех тот же, даже ее манера держаться в седле была такой же. И та же отчаянность.
Мне слегка взгрустнулось, хотя я всегда смеюсь, вспоминая нашу первую встречу с той женщиной, чья прапраправнучка, и моя тоже, сейчас ехала рядом.
Мирга вся благоухала, когда решительно вошла в мою палатку, с ней была ее сестра. Я был взволнован неожиданной встречей. Сестра Мирги, потрясенная моим видом, несколько раз переспросила ее, хорошо ли она понимает, что делает. Мирга заверила сестру, что все в порядке, и отпустила ее, но в глазах у нее по-прежнему было сомнение.
Мы выпили, съели по кусочку рыбы, сидя по разные стороны костра, угасающий огонь освещал ее красивое бледное лицо. Что-то смягчило ее, но, конечно, не беседа со мной; она вдруг встала, приглашая меня сделать то же, и начала раздеваться.
Под шерстяной накидкой оказалось красное, с синим рисунком, платье из тонкого льна, которое источало запах колокольчиков. Мирга распустила завязки на плечах, и платье упало к ее ногам, под ним оказалась сорочка из белого полупрозрачного материала, от него исходил аромат весенних цветов. В швы были вшиты засохшие лепестки, которые просвечивали, образуя узор. Мирга была прекрасна, ее огромные голубые глаза не отрывались от меня, когда она ловко развязывала банты на плечах. Под сорочкой была еще одна сорочка, тонкая как паутинка, она источала аромат лепестков розы, смешанный с запахом какого-то возбуждающего средства.
Мирга начала снимать и эту сорочку и спросила насмешливо:
— Может, ты избавишься от своих мехов?
— Ну, если ты настаиваешь.
Я скинул с плеч свою волчью шубу и отбросил ее в сторону, под ней были рубашка и брюки из оленьей кожи. С брюками проблем не было, а вот рубашка прилипла к нижнему белью, а какое было белье, я уже и не помню. Я снял брюки и увидел изумление на лице Мирги, посмотрел вниз и тоже изумился.
