Евгений Шепельский - Имею топор - готов путешествовать!
- Дедушка? О Небеса! Я не слышал, что случилось?
Он поднял голову, на его глазах блестели слезы (а изо рта, добавлю, выхлестывала мощная струя перегара):
- Я не хотел, не хотел говорить, тебе и без того пришлось тяжело последний месяц! Страшный обвал в Джутовых пещерах! Чтобы спасти, пришлось отнять обе ноги! И что теперь? Дети!.. Сорок ртов лишились кормильца. Остался один кормилец - я!
- О Небо, о Великая Торба!
- Поднять их, дать воспитание, чтобы они не пошли по кривой дорожке и не попали в лапы воров и распутников! Но мы разорены!.. Я разорен! Я нищ... Тебе хорошо, Фатик, уйдешь в матросы, а я... Я займу место дедушки! Тяжкий труд в забое! Три года - и хана! Угольная пыль! Они же не знают, что у меня слабые легкие! - По щекам покатились слезы, чуточку мутные от бродившего в крови алкоголя.
Я сочувственно кивнул.
- Ну а что тебе остается? Опять преступная стезя?
Он яростно покачал головой, разметав шлейфы слез, потом вдруг надул щеки и содрогнулся, выпучив глаза. О да, мне ли не знать, что резкие движения головой с похмелья вызывают тошноту.
К счастью, Олник справился, и уже через мгновение пришел в себя:
- Нет, как можно? Я же дал зарок!.. Но деньги... кровь этого жестокого мира! Я сойду в шахту, эркешш махандарр! Я сгину там, но не брошу сирот!
Он шустро вскочил на колени и простер к эльфийке руки.
- Пока мы еще здесь, можно, милая госпожа, я спою в честь вашей красоты? У меня отменный бас-тенор, он усладит ваши... уши:
Милые эльфы, о милые эльфы!
О Миллитриллиланиэль!
Когда уплыли на закат вы
В лесах умолкла птичья трель!
Замечу между строк, что бас-тенор у него и правда был неплохой. Во всяком случае, за исполнение мне краснеть не пришлось.
Потом - верите или нет - он заплакал и согнулся пополам: впрочем, это был, кажется, незапланированный поклон - Олника, я уверен, здорово тошнило.
Я посмотрел на девушку, прикинувшись агнцем. Ее взгляд уткнулся в гнома, словно тот был... ну не знаю, диковинной зверушкой, выставленной в балагане. Обычно эльфы тщательно скрывают свои эмоции, эта же девушка... В общем, на ее лице было то самое живое любопытство, что свойственно по большей части людям (ну и гномам, конечно, тоже).
Олник воспринял ее взгляд, как знак одобрения собственных потуг.
Кряхтя, он приподнялся и подскочил к шкафчику с прозрачной витриной, где стояли его наградные кубки - пять штук, все из серебра. Их мы думали вынести сегодня утром по-тихому, как последний резерв...
Щелкнули дверцы, Олник сграбастал кубки и прижал к груди.
- Вот, взгляните, милая эльфийка! Это мои награды! Знали бы вы, за какие заслуги они мне достались на фестивале гномской культуры и сочувствия Бургх дер Гозанштадт!* Вот этот - за опекунство над домом ветеранов! Этот - за взносы в фонд морального сочувствия! А вот этот...
Гравированные надписи на кубках были исполнены на гномском пятисложном футарке, и я сомневался, что эльфийка сможет их прочесть. Кубок за опекунство был присужден Олнику за победу в скоростном пожирании пирожков, а "моральное сочувствие" он получил на конкурсе "Сострой-ка рожу пострашнее!". Добавлю, что мой напарник весьма гордился этими призами.
Он продолжал трещать, атакуя острые уши эльфики разваристой лапшой. Я испугался, как бы в припадке красноречия он не затянул йодль - вот этого, я думаю, эльфийка бы нам ни за что не простила.
- И вот я прошу самую малость, миледи, если мне будет дозволено взять хотя бы три кубка...
- ПОШЛИ ВОН ОБА!
Вот тут я даже присел, а Олник с перепуга выпустил кубки. По-настоящему разгневанная эльфийка - то еще зрелище. Глаза у нее, как бы это сказать, загорелись, а с растопыренных пальцев готовы были сорваться молнии. Ну, то есть мне так показалось - у страха глаза велики, даже если это страх и глаза варвара.
Олник отступил на шаг и быстро отвесил девице поклон. Проигрывать надо с достоинством, да еще постараться, чтобы достоинство не пострадало.
- Тогда мы тихонько пойдем, прекрасная леди, - изрек он, расшаркиваясь. - Не думайте о нас плохо.
Она презрительно фыркнула.
Олник подумал и родил сентенцию, от которой я чуть не схватился за голову:
- Это не мы, это жизнь такая тяжелая.
Я чуть не отвесил ему пинка.
- Вон отсюда. И вы не возьмете ни крошки.
Она уже говорила спокойно, однако в голосе сквозила сталь. Я кивнул, Олник кивнул тоже. Она отодвинулась от двери, освобождая выход, и только сейчас заметила, что за срам на ней нарисован. Клянусь вам, ее ухо само пробилось сквозь локоны! Острый кончик воспламенился, ну просто как свеча.
- Это он сделал! - заявили мы с Олником хором, показывая друг на друга.
Эльфийка молча спрятала ухо, откинув пряди со лба. Лоб у нее был высокий и... Гритт, ну сколько можно? Я снова поймал себя на том, что просто любуюсь девушкой.
- Убирайтесь.
- Миледи, вы разрешите мне хотя бы обуться?
Она окинула меня взглядом - снизу вверх. Лицо ее выразило презрение и жалость. На миг она заглянула мне в глаза, потом сделала неопределенный жест рукой, который я истолковал как согласие.
Смущаясь, я одернул штанины:
- Это чернила. Я вчера не свел дебет с кредитом и немного вспылил. А мои ботинки... Они пропали... загадочно.
После чего я присел и открыл обувное отделение платяного шкафа. Рылся я там долго, выгреб паука, горсть пыли и кожаные шлепанцы - они, я это хорошо помню, от прежнего хозяина остались. Попутно я успел заглянуть в сам шкаф - топора там не было. Да собственно, я и не надеялся его там найти - никогда и ни за что, даже в самом глубоком опьянении, я бы не сунул топор в платяной шкаф. И никогда не похоронил бы его под грудами мусора. Значит, топор был где-то в другом месте, вне конторы. И это было хорошо - поскольку формально он принадлежал эльфийке. Иначе говоря, у меня оставался шанс заполучить его обратно.
Я выпрямился и, сгорая от стыда, сунул ноги в проклятые тапки. Они были на два размера меньше, чем надо, и расписаны цветной абстракцией.
- Кхм-м...
- Подлецу все к лицу, - заметил Олник, приоткрыв дверь.
Не глядя на девушку, я выбрел в коридор.
- Прощайте, миледи, надеюсь на плавное течение ваших дел.
- А так же на хорошего мужа с плеткой, - добавил гном шепотом.
Она произнесла что-то на эльфийском мне в спину. Нечто певучее, с интонациями, которые заставили меня вздрогнуть.
Небо, почему я не знаю эльфийского? Почему этот проклятый гном его не знает?
Я не ответил, и мы пошли по коридору, скрипя половицами. Она осталась в комнате. На полпути к выходу мой напарник повернулся и изрек:
