Юрий Райн - Бестиарий спального района
– Киев, – поправил Мансур.
– Ага, Киев говно, – подвел итог украинской теме Шишенко. – А тут нормуль. Ну, зробыв, як надо, я ж не пальцем деланный, га-га-га, у меня ж тут дядька двоюродный на Рублевке пошаливает… в ГАИ он, по специальности… так что паспорт мне сделали. А в ГАИ не взяли, суки, и дядька не помог, козел. Знать, говорит, тебя не хочу, зря, говорит, тебе с паспортом помогал. Ну и пошел бы он! Я вон в патрульно-постовую, и нормуль! Будем! Эй, ара, еще коньяку тащи! Вот, дядь Мань, так и живем, не тужим ни хрена! И ты, дядь Мань, не бзди, мы с тобой тут делов наворотим, мало никому не покажется! Ну давай, дерни уже, а то сидишь, как неродной, ты чё, меня не уважаешь, что ль?
До чего же никчемная и бессмысленная нечисть, подумал Мансур. Не повезло с общением. С джинном бы встретиться… Но это очень большая редкость: предназначение у джиннов такое – одиночество. А шиши, наоборот, общинами живут, компанейскими слывут. Так послала же судьба этакое ничтожество…
– Ладно, шиш, – сказал он, поднимаясь. – Пойду, а ты сиди. Сиди-сиди. – Он грозно поднял руку, блефуя, конечно, но Шишенко явственно испугался. – Дела у меня. А ты, главное, меня не трогай, моих не трогай, хорошо будет.
И пошел домой.
Чурки кое-как обедали.
– Ты, Мансур, где был? – осторожно спросил Вазген.
– Деньги получил, – ответил Мансур и кинул сверток на стол. – На всех. Давай разбирай, потом давай кто сколько может, на базар пойду, барашка возьму, хурму возьму, урюк возьму, пепси возьму. Пировать будем. А вы, пока я все брать буду, в четырнадцатый идите, потом в двенадцатый, за ним в десятый. И чтобы чисто мели-скребли! А то вот я вас, чурки!
Он шел на рынок и неспешно обдумывал, чего бы лучше взять. И прикидывал, придется ли использовать волоски из пенальчика, чтобы избежать обмана. Выходило, что придется: на рынке восточные люди торгуют, восточные люди – умные люди, обманут – недорого возьмут.
А еще думал про нечисть. Шиш пусть подальше от него держится, а вот котов не худо бы, наоборот, поближе рассмотреть.
Глава 2
Там, в зазеркалье, дуб зеленый
1
Весь день стоял душный зной. Асфальт на солнце плавился, над ним висело марево.
Из реальности в реальность перемещались разнообразные Существа. Делали это не то чтобы с какой-то Целью и приходили не по Зову. По большей части они искали прохлады, надеясь, что, если не в одном Мире, так в другом жар будет не столь изнурительным.
Ведь один из Вечных Законов гласит – кто реален в Зазеркалье, тот в Городе или в Лесу не может быть никем, кроме как призраком. И наоборот.
Вечные Законы не только помогали сохранять Миры в равновесии. Они еще и очень неплохо спасали от жары. Ведь если ты – насквозь, во всех смыслах, прозрачен и, более того, призрачен, раскаленное пекло тебе нипочем. Да и лютый мороз тоже.
Из Города в Зазеркалье забредали в основном безобидные спящие люди. Эти-то пусть ходят, не жалко, полагали коренные обитатели Зазеркалья. Спящие ведь всегда безобидны. Им бы по Саду побродить или по Дворцу. Бродят себе, никого не трогают – дурачки дурачками…
Правда, иногда, если спящие заходили не туда, местным жителям приходилось пугать их. Кто не ленился – считывал информацию о врагах и страхах у спящих из мозга. А лентяи – просто прикидывались чудовищами и отпугивали дурачков «ходоков» от территорий, куда тем заходить не стоило.
Случались в Зазеркалье и не такие уж безобидные гости. Например, нынешней весной сюда пыталась пройти целая экспедиция призрачных леших из Москвы. Пугали их долго и изощренно. Наконец лешаки попятились, поддались. Больше не приходили. Пока.
Казалось бы: ну что плохого в том, что они в виде призраков будут здесь ошиваться? Пускай, жалко, что ли? А вот жалко! Потому что хорошо известно: ушлый гость из другого Мира, даже будучи бестелесной сущностью, способен сожрать тут столько очень даже лакомой пищи, что местным не хватит. Ее, пищи этой, на всех, извините, не рассчитано.
Все ведь не так уж и сложно. Каждый обитатель любого из Миров окружен неким сиянием, кольцом – из мыслей, желаний, эмоций. Кто-то называет его аурой, кто-то эффектом Кирлиана. Это не важно, как назвать. Главное – каждый человек сияет. И гость-призрак способен без особого труда забрать часть этого сияния, этой энергии себе, не спрашивая ничьего на то согласия.
…Рыжий спал на дереве. Его Черный брат злился, точил когти о мощный ствол, яростно, как врага, драл кору. Но кошачьи царапки вековому дубу нипочем. Да что говорить – даже многотонная цепь, обмотанная вокруг могучего древесного тела, смотрелась совсем небольшим, не внушающим никакого трепета украшеньицем. Этакой фенечкой.
– Эй, жирный! – потеряв терпение, заорал Черный. – Мрряу! Хватит дрыхнуть! Жрать хочу! Вставай!
Рыжий лениво приоткрыл один глаз – совершенно медового цвета, зевнул, свесил голову с ветки, благожелательно посмотрел на брата:
– Мрр… Хочешь, я тебе трясогузку поймаю? Или лучше сам поймай…
– Трясогузку?! – зашипел Черный, выгнув спину. – Ты что, Люб, издеваешься?! Мрря-а-у-у!!! Хватит притворяться, лодырь, на Охоту пора!
Рыжий не спешил с ответом, вылизывал языком свою блестящую, с солнечно-золотым отливом, шерсть.
– Я гостей жду, – наконец объявил он предельно вальяжным и даже высокомерным тоном.
– Каких еще гостей?! – завопил Черный кот.
– Не скандаль. Помнишь, заходил как-то ко мне поэт один? Я с ним еще по Саду гулял, Дворец показывал?
– Пушкин, что ли? Так его застрелили давно!
Пушкина оба кота помнили хорошо. В свое время, лет двести назад, им даже довелось познакомиться с его призраком. Случайно, конечно: к Великому Древу принесло паренька-призрака, страшно любопытного и на редкость сообразительного. Коты провели экскурсию. Вернее, все заслуги приписал себе Рыжий брат. А вот Черный, как ни крутился под ногами, как ни пытался попасться гостю на глаза, остался незамеченным. Ух и злился он тогда!
Потом паренек написал стихотворение, ставшее в Зазеркалье очень популярным:
У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый…
Имелся в виду Рыжий Люб. Уж он-то постарался блеснуть ученостью, заболтал поэта, произвел впечатление. Хотя на самом деле следовало читать «Там, в Зазеркалье, дуб зеленый». Но призрак поэта что-то не так запомнил. Или из головы вылетело. Поэты, они такие.
– Нет, – сказал Люб. – Не Пушкин. Другой какой-то.
– Быков? – принялся гадать Черный кот, забыв на минуту о своем голоде. Очень уж он был к поэтам неравнодушен. Сияние у них совершенно особенного вкуса… – Или Орлов?
