Наталия Ипатова - Былинка-жизнь
Всем распоряжался Клаус, стоя посреди двора. Выслушивал донесения, поступавшие с разных сторон, по мановению его руки всадники отправлялись в путь тесно сбившимися группками, беспрекословно и так быстро, словно он своей рукой бросал их за ворота. Гигантская, залитая солнцем фигура.
Напряжение спало внезапно, когда ожидание, пока произойдет хоть что-нибудь, стало уже почти невыносимым. Все, кого до сих пор разослали королевскими приказами, возвращались уже не торопясь, втягиваясь в распахнутые створки ворот и лишь сейчас позволяя себе показать усталость. Дорожная пыль жаркого июля лежала на лицах, сцементированная потом. Даже у Имоджин, сидевшей смирно, чесалось лицо, и она время от времени поднимала руку, чтобы утереть лоб. Люди на лошадях казались ей чудовищами. Великанами. Шум, который они производили, все эти крики, ржание, лязг и бряцание составляли единый неразличимый и нечленораздельный фон, заставлявший ее размышлять о своей любви к тишине.
Когда волы со свойственной им неспешностью втащили в ворота телегу, груженную какими-то продолговатыми предметами, накрытыми рядном, и сплошь усаженную мухами, Олойхор не выдержал. Крадучись, бочком, делая вид, словно шествует по совершенно другому делу, чернявый близнец будто невзначай приблизился к дружине, представлявшей теперь уже просто скопище донельзя изнуренных людей. Ким не двинулся с места, только остро сверкнул в ту сторону серыми глазами. Это он утром попался отцу под горячую руку, и это его словно плетью ожгли приказом не путаться в ногах. А ведь гордым он был не меньше, чем его горячий брат, который, будто зачарованный, смотрел, как спускают на руки привезенного в седле, парнишку из дружины, примерно одного с ним возраста, с арбалетной стрелой, торчащей в шлеме, и с безвольно повисшими руками. Мужчины жадно пили из ковшиков и колодезных бадей, женщины толпились у дверей и окон, истово ловя обрывки новостей. Если бы не Ким, сидящий рядом на земле на правах друга, Имоджин пришлось бы стоять в общей толпе, поднимаясь на цыпочки и вытягивая тонкую шею. Впрочем, конечно, если бы не эти мальчишки, Имоджин и вообще-то тут бы не было. Сказать по правде, домой, на плоские приморские равнины, уставленные камнями торчком, под пасмурные небеса, ее не тянуло вовсе. Сейчас, спустя семь лет, ее уже ничто не связывало с теми краями, а внимания ей здесь уделяли не в пример больше.
Циклоп Бийик стоял тут же, но словно в стороне от прочих. Никто над ним не ворковал, да он, похоже, в том и не нуждался. Лицо его сохраняло обычное брезгливо-презрительное выражение, талию опоясывал длинный бич. Будучи совершенным мечником, он все же по непонятной причине предпочитал это оружие скотоводов. Интересно, подумала Имоджин, был бы он красив, если бы не эти шрамы, стянувшие и перекорежившие его лицо? Да, решила она про себя. Не хуже Кима, а может даже — и Олойхора. Было у Циклопа что-то во взгляде, как будто он всегда помнил, что потерял. Но, в общем, отвернувшись от него, Имоджин тут же о нем забыла: в конце концов, он цацкался только с мальчишками, к ней же не имел ни малейшего касательства.
Олойхор вернулся, принеся новости, и, повинуясь его жесту, ребята склонились друг к другу головами.
— Они отбивались, — сообщил Ойхо с видом, будто сам был среди дружинников, — и двое или трое ушли. Многих поубивали на месте, там, где их загнали в засаду. Остальных повязали — и в подземелье. Наших тоже нескольких зацепило, кто высунулся или подставился.
— Что с ними сделают? — пискнула Имоджин.
— Они душегубствовали многие годы безнаказанно, — безапелляционно заявил Ойхо. — Достаточно, чтобы вешать на месте каждого, причастного к их бесчинствам. Отец еще играет в справедливость, устраивая этот суд. Свидетельские показания определят степени их вины. Да не в том суть!
Имоджин глянула с опаской в сторону Клауса. Человек этот внезапно повернулся к ней другой стороной, а именно той, где он был властен над жизнью и смертью своих подданных. В двенадцать лет она уже достаточно отчетливо представляла себе смерть. Среди женщин о ней говорили больше и по-другому, тогда как принцы, обретаясь среди воинов, от души полагали, что увечья и раны — удел дураков и лохов.
— В чем же тогда? — подзадорил его Ким. — Ну в чем?
Насколько уяснила себе Имоджин, эти двое были друг для друга огнем и дровами. Ойхо ронял искру, которая затем тлела и разгоралась в Киммеле. Пороли потом обоих поровну, и между ними было без обид.
Ойхо присел на корточки, необъяснимым образом ухитряясь одновременно смотреть в глаза и брату, и Имоджин.
— Сокровища! — свистящим шепотом сообщил он. — Я же говорю, они грабили и душегубствовали много лет. В их лапы попадались и богатые купцы с товаром, и службы, собирающие налоги, и церковная десятина, и почта, и путешествующие дамы, упокой господи их душу, хотя едва ли они были вполовину столь добродетельны, как о том поминалось на панихиде. За все эти годы в их пещере должны бы накопиться несметные сокровища.
— В пещере? — Ким недоверчиво поднял бровь. — Кто в наше время живет в пещере?!
— Пещера на горе Кнааль, — упрямо повторил Олойхор. — Не веришь, подойди к Циклопу и усомнись в его словах.
Ким поджал губы. Соваться к Циклопу с сомнениями ему явно не хотелось. Кнутом, опоясывающим талию, тот мог порвать ухо собаке, буде она на него вякнет. Или несносному мальчишке. Однажды это уже было проделано, и с тех пор дворовые не отваживались обратить в сторону мастера неосторожное слово или взгляд, который тот мог счесть оскорбительным.
— Что же наши не привезли эти сокровища?
— Видишь, сколько раненых? — Ойхо стремительно развивал достигнутый успех. — Люди нужны были, чтобы конвоировать пленных. А сокровища, — он сделал драматическую паузу, — всяко зарыты. Чтобы искать их, нужно время. Так что, — он толкнул брата локтем в бок, — мы можем успеть прежде!
Ким сидел, щурясь на солнце, и соображал. Всегда, прежде чем увязнуть по горло, он придумывал аргументы против. Рыжий близнец был здравомыслящим.
— А те, кто ускользнул? — сказал он минуту спустя. — Как ты думаешь, они не поспешат вернуться за тем, что у них там зарыто? Я на их месте только б о том и думал.
— Им есть о чем подумать! — фыркнул Ойхо. — Их и осталось-то двое или трое. Даже если мы выскочим на них лицом к лицу… ха! Это предприятие вполне безопасно даже для Имоджин.
— Ну, — признал Ким, как всегда с сожалением уступая, — дело и впрямь не выглядит опаснее того… с собаками.
Имоджин сдавленно засмеялась, уткнувшись носом в колени, обтянутые подолом. В «дельце с собаками» главным соблазном были не столько те отвратительные, совершенно деревянные на вкус яблоки, которыми они, все трое, набили себе карманы и пазухи, сколько сам факт существования в саду купчины Артуса невиданно злобных псов. Эти псы кололи глаза, они были как вызов отваге и доблести. И предприятие-то спланировано было, казалось, не хуже, чем сегодняшнее. Однако Ким, подсаживая на нижние ветви Имоджин, поплатился хорошим куском бедра. Ойхо, взлетевший ввысь птицей и тянувший ее за руки вверх, отделался рваными штанами.
