Дэннис Фун - Вольный странник
МИЛОСТЬ И НАГРАДА.
МЫ ТОБОЙ БЛАГОСЛОВЕННЫ
И БЕЗМЕРНО РАДЫ
ПОД ЗАЩИТОЮ ТВОЕЮ
ОБРЕСТИ ОТРАДУ.
ЛИТУРГИЯ МЕГАПОЛИСАЗдесь душно, — хмуро бросила Стоув.
Водитель вздрогнул. В тот же миг зашуршал вентилятор. Никому не нравилось, когда Стоув начинала хмуриться.
— Дело не в том, дует воздух или нет. У меня ноги затекли. Я хочу размяться, мне надо выйти из машины и пройтись. — Она сердито взглянула на вмонтированную в машине видеокамеру, отслеживавшую каждое ее движение. — И это платье тяжелое, которое я должна носить, мне жарко в нем, неудобно, оно жмет и натирает — вот почему мне и душно! Выпустите меня из машины. Хочу пройтись до фабрики пешком.
— Мне очень жаль, Стоув, но ты ведь знаешь, что твое длительное пребывание на всеобщем обозрении запрещено службой безопасности.
— Но, Виллум, меня ведь все в Городе любят.
— Тебя все очень любят, но поблизости могут оказаться чужаки…
— Бунтовщики? Неужели у нас все так из рук вон плохо, что бунтовщики уже сотнями слоняются по Городу, только и думая о том, как бы совершить на меня покушение?
Виллум взглянул на видеокамеру.
— Нет, конечно же нет. Но мы обязаны соблюдать необходимые предосторожности.
— Ты прекрасно знаешь, что я сама могу за себя постоять. Кроме того, меня защищает вот это.
Она постучала рукой по передней части платья — раздался такой звук, будто она стучит по кольчуге. Девочка взглянула на непромокаемый, непробиваемый материал с таким выражением лица, будто он был изобретен исключительно для того, чтобы обречь ее на мучения.
Она украдкой перехватила взгляд Виллума, и ей показалось, что тот с величайшей осторожностью подбирает слова для ответа.
— …При определенных обстоятельствах это действительно так. Но нас беспокоят непредвиденные ситуации, которые могут возникнуть в связи с необычайным притоком людей из Дальних Земель.
— Это же надо! И что, все они тоже представляют для меня угрозу?
— Нет, нет, конечно.
— Тогда вели остановить машину.
— Стоув, нам следует остерегаться толпы. Ты ведь знаешь, как люди на тебя реагируют.
— Но мы же на мосту, Виллум, здесь никого нет! Останови машину.
— Это нежелательно.
— Мне нужен воздух. Я задыхаюсь!
Стоув видела в зеркальце заднего обзора, как взгляд водителя нервно перескакивает с нее на Виллума, а блокиратор у него над ухом пульсирует сильнее обычного. Он должен был подчиниться — но кому? С тяжким вздохом Виллум кивнул головой. Клирик с явным облегчением остановил машину и выключил электрический двигатель. Машины сопровождения, следовавшие за ними и впереди них, тоже остановились, дверцы их распахнулись, и на мост повыскакивали клирики в синей форме. Они тут же разбежались по обе его стороны, высматривая подозрительных личностей.
— Погуляй, но только несколько минут, — сказал Виллум. Он всегда шел навстречу разумным пожеланиям девочки.
Дверца со стороны сиденья Стоув распахнулась. Она вышла из машины на мост. Порыв сильного ветра ударил ей в лицо, поднял все ее четыре юбки, даже жесткий стоячий воротничок склонился под напором воздушного потока. Стоув нравилось, когда дул ветер. Его порывы приглушали слова, которыми она собиралась обменяться с Виллумом.
Внизу зеленела вода залива. Вверху синело бездонное небо. А по обе стороны залива ввысь уходили десятки куполов небоскребов, выстроенных в эпоху Консолидации, когда отряды повстанцев то и дело нападали на Город и часто шли красные дожди. Когда-то эти купола использовались для защиты элиты от обрушивавшейся с неба разрушительной заразы, отравлявшей все живое. Теперь под этими куполами располагались лаборатории, созданные для того, чтобы поддерживать жизнь одряхлевших старцев. Возвышавшиеся за ними здания новой архитектуры Владык Города отражали их победу над предателями и изменниками. Сверкающие остроконечные шпили, башни, напоминавшие очертаниями памятники, и возвышающаяся над всеми зданиями Великая Пирамида — шедевр архитектуры из стекла, пульсирующее сердце Города.
Вот какой он, Город — единственный Мегаполис, переживший эпоху Консолидации, и он ее обожает. Ее образ здесь повсюду — на плакатах, указателях, даже на таких гигантских рекламных щитах, как тот, который возвышается в конце этого моста. Она — истинная дочь самого Города, образ его будущего. Для граждан она — само совершенство, сострадание, милосердная красавица, возможность и надежда. Такой ее сделал Дарий, и кем же он стал для нее теперь? Лжецом. Город — его творение, а горожане — его подданные. И он контролирует их так же, как контролирует ее.
На некотором расстоянии от процессии росла и удлинялась выстроившаяся очередь машин. Судя по их цветам, многие принадлежали частным владельцам. Такая привилегия предоставлялась лишь гражданам, вносившим вклад в прославление Города, — дизайнерам, инженерам, архитекторам, докторам и им подобным. Но, как и в других аналогичных ситуациях, имевших место в Мегаполисе, никто не жал на гудок, не возмущался ни один водитель. Все терпеливо ждали, сколько бы времени это ожидание ни занимало. В Городе никто никогда ни на что не жаловался. А если вдруг кому-то хотелось пожаловаться, он куда-то почему-то очень быстро пропадал.
— Ладно, — сказала Стоув, — теперь мы можем поговорить.
— Тебя уже ждут на фабрике.
— Знаю, в центре нашей цивилизации. Виллум, мне нравятся эти визиты. Я понимаю, какой важный вклад вносят рабочие, и согласна с тобой, что не надо заставлять их ждать. Но…
— Охрана очень нервничает. И ветер здесь такой сильный.
— Это недолго, — настаивала она, повернувшись к спутнику. — Мне приснился дурной сон, Виллум.
— Тебе и раньше снились плохие сны, — ответил он ей.
Тем не менее в его невыразительном тоне девочка расслышала нотку интереса.
— Те сны были не такие. — Она внимательно вглядывалась в выражение его лица, пытаясь точно определить, что ему известно и как много она ему может рассказать. — В этом сне мне привиделся человек в накидке из разноцветных перьев.
Собеседник казался невозмутимым, но теперь ей было совершенно очевидно, что он слушает ее с напряженным вниманием.
— И кем же был этот оперенный незнакомец?
— Это он принес в Негасимый Свет смерть и разрушение.
— Стоув, когда тебе будут сниться такие кошмары, всегда мне о них рассказывай.
Он сказал это таким тоном, каким говорят родители, души не чающие в своих чадах. Почему, интересно, это вызвало у нее одновременно и радость, и раздражение?
— Ты смогла после этого снова заснуть?
