Эрик Ластбадер - Владычица Жемчужины
— Никому не удалось вернуться из Зазеркалья, — мрачно сказала Тигпен.
— Правда? — испуганно спросила Риана.
— Никогда не слышала ничего подобного, — пожала плечами Джийан.
— Конечно, ведь никто не вернулся! — взвыла Тигпен.
Джийан поднесла палец ко рту.
— Если хочешь, можешь уйти, милая Тигпен, — прошептала она. — Никто не заставляет тебя здесь находиться.
— Жить тоже никто не заставляет, — резко отозвалась раппа. — И все же это не может спасти нас от Анамордора, Конца Всего Сущего.
— Анамордор существует лишь в сказках драконов, — заявила Джийан.
— Но ведь он неизбежен?
— Мы не вправе говорить о неизбежности, Тигпен, — улыбнулась Джийан. — Что неминуемо, а что — нет, может решать только Великая Богиня Миина.
Тигпен заворчала и зачесалась так, будто внезапно нашла у себя вшей.
Улыбнувшись, Джийан повернулась к Риане:
— Ну хорошо, начинай.
Торжественно, с сияющими глазами, волшебница подняла священные книги, а Риана стала читать заклинание на Венче. Девушка увидела, что отражение приблизилось. Теперь в зеркале появился молодой в’орнн. Аннон по-прежнему скрывался в теле Рианы. Об этом знает только Джийан, которая не расскажет ни одной живой душе.
Риана подняла руки, прижала к зеркалу и продавила амальгаму. Девушка почувствовала прохладу, будто окунулась в лесное озеро.
— Все готово, — сказала она.
Джийан переложила тяжелые книги на руки Рианы.
— Вы уверены, что это надежное место? — вмешалась Тигпен.
— Самое надежное из всех существующих, — заверила Джийан. — Вокруг много врагов, которые не остановятся ни перед чем, чтобы уничтожить книги.
Волшебница, естественно, имела в виду соромиантов.
— А если вдруг яд-камень…
— Довольно!
Злить Джийан было опасно, но упрямство в крови у каждой раппы, а у Тигпен его было с избытком. Решившись на что-либо, она шла до конца, несмотря ни на что.
— Она ведь не знает о яд-камнях, верно?
— Зачем ей это знать, — рявкнула Джийан, — если в последний раз они встречались в глубокой древности?
— Верно, во время падения За Хара-ата. Однако яд-камни могут проникать в Зазеркалье. Кажется, именно там находится источник их чудовищной силы.
— Может, хватит притворяться, будто меня здесь нет? — спросила Риана, обращаясь сразу к обеим своим спутницам.
— Извини, — вздохнула Джийан, — да только у тебя достаточно проблем и без яд-камней. Есть и другие артефакты, о которых я могла бы рассказать, но зачем?
— Кто предостережен, тот вооружен, — мрачно изрекла Тигпен.
— Дело в том, что яд-камни используют неизвестный рамаханам вид энергии. Эти камни очень опасны, прикасаться к ним не следует ни в коем случае — они тут же начинают воздействовать на организм и медленно изменяют его на клеточном уровне.
— Необъяснимые вещи происходят с теми, к кому попадают яд-камни, — не смогла промолчать Тигпен. — Появляются странные желания, и их немало. Так происходит потому, что из самых недр Кундалы яд-камни извлекли демоны. Они добыли девять камней, и, чтобы вернуться к власти, им необходимы все девять.
— Теперь ты довольна? — спросила раппу Джийан.
Тигпен присела на четыре задние лапы, надменно скрестив передние на груди.
— Довольна? Вообще-то мне, как и любой раппе, непросто доставить удовольствие, — мрачно заметила она.
— Ты забыла упомянуть, что яд-камни использовались для возведения девяти основных храмов За Хара-ата. Именно в них заключалась сила всей цитадели.
Риана растерянно поглядывала на спорщиц.
— Может, продолжим? — спросила она звенящим от нетерпения голосом. — Нужно еще очень многое сделать. — Ее слова прозвучали примирительно.
— Будь внимательна, — мягко проговорила Джийан. — Действовать необходимо с предельной аккуратностью, иначе священные тексты затеряются в нуль-пространстве, и их будет невозможно отыскать.
Риана сосредоточилась.
— Сконцентрируйся на своих ощущениях, — уже не в первый раз посоветовала колдунья.
Риана согнулась так, что ее руки исчезли за амальгамой по самые плечи. Затем она стала аккуратно выпрямляться, пока не показались кончики пальцев. Книги же благодаря еще одному заклинанию на Венче остались в хранилище, которое Тигпен называла Зазеркальем.
— Морские волны поднимаются и опускаются, качаясь словно колыбель. Море бесконечной ширины и глубины качается, как колыбель. Море, строгая жена и нежная любовница, качается, как колыбель. Его бездонной глубине мы передаем останки нашего любимого капитана Куриона, старшего сына Коирна из рода Оронела.
Келикс, судовой врач «Омалина», звонким голосом произносивший речь, запнулся и вопросительно взглянул на Кургана Стогггула. Лицо регента сверкало как лезвие кинжала, смертоносное и прекрасное. Глаза напоминали неограненные обсидианы, и Келиксу казалось, что в них нет ни капли жалости.
— Понимаете, о чем мы? Как нам проводить Куриона в последний путь со всеми почестями, если мы даже не знаем, где его останки?
«Омалин», изящный корабль Куриона, стоял на якоре в Гавани. Высокий нос корабля украшала фигура Покровителя, прекрасная или ужасная, в зависимости от эстетических убеждений наблюдающего. На палубе по стойке «смирно» выстроилась вся команда. Курган знал в лицо каждого, а некоторых, например, Келикса, Крона, первого помощника капитана, Кобона, старшину-рулевого, — получше, как друзей Куриона. Эта дружба, добытая большим трудом, выдержавшая множество испытаний, была для саракконов бесценной, и Курган верил, что он первый в’орнн, которого пригласили на похороны сараккона.
Курган дрался с Кроном на калллистоте, играл в варрниксс с Кобоном, а с Келиксом спорил о пользе религии. Сараккон утверждал, что вера в существование высшей силы дает надежду, так необходимую любому живому существу. Курган же, напротив, считал, что лишь наука, или, как ее называли гэргоны, техномагия, способна обеспечить необходимую гармонию в мире. И к немалому удивлению обоих, они сошлись во мнении, что в Космосе господствует хаос.
— Простите, — проговорил Курган, — я обещал найти Куриона, но его тело исчезло.
Регент лгал: он видел, как умирал Курион, знал, отчего он умер и где находится тело.
— Тебя не в чем упрекнуть, — мрачно сказал Крон.
— Даже то, что ты пытался, делает тебе честь, — проговорил Келикс, и на его мрачном лице мелькнула улыбка.
Типичное мышление саракконов — они всегда ценили попытку и, следовательно, намерение больше, чем сам результат.
