Василий Доконт - Ура, Хрустальная Корона!
Тандер при этом что-то благодарно мычал и украдкой утирал скупые солдатские слёзы.
3.Паджеро подъехал к "Костру ветерана", ведя за повод осёдланную лошадь - барон ходил в трактир пешком.
В трактире было шумно - под стук глиняных кружек хор довольно нетрезвых голосов тянул "Раттанарского медведя" - боевую песню раттанарской армии. Бесхитростные слова, рождённые в одном из походов каким-то безвестным народным поэтом, а, может, и не одним, вырывались через неплотно закрытую дверь трактира на заснеженную улицу, и, отражаясь от стен домов, эхом наполняли её пустоту:
…Плечом к плечу, к руке рука -
На врага мы станем дружно!
Наше славное оружье
Вам намнёт ещё бока, -
запевали несколько высоких голосов. За ними чуть ли не сотня глоток рявкала припев:
Раттанарский медведь
Ни сегодня, ни впредь
Не позволит никому
Обижать свою страну!
Паджеро послушал, затем, нагнувшись с седла, постучал в дверь хозяйской половины трактира.
Дверь открыл взъерошенный мальчишка.
- Позови Ларнака, - капитан бросил ему медную монету.
Мальчишка скрылся, ловко подхватив её на лету.
Тут же появился Ларнак - видно, был не в зале.
- Лучник здесь?
Ларнак утвердительно кивнул.
- Ищет командир, очень срочно.
Ларнак кивнул, что понял, какой командир ищет лучника.
- Передай не мешкая. Возьми коня - через час, не позже, должен быть на месте.
Трактирщик принял повод второго коня и привязал его к дверной ручке:
- Я всё сделаю, как надо. Лучник будет извещён.
Ларнак не называл собеседника, но даже в стуке его деревянной ноги слышалось: "Хорошо, господин капитан! Так точно, господин капитан!"
Паджеро улыбнулся и развернул коня. В спину ему неслось:
Раттанарский медведь
Ни сегодня, ни впредь…
В библиотеку заглянул дежурный лейтенант Илорин:
- Ваше Величество, Вас просит о встрече первосвященник Поводыря Ардифф.
- Где он?
- Ждёт внизу, в вестибюле.
- Члены Кабинета ещё не собрались?
- Ещё нет, Ваше Величество.
- А Паджеро вернулся?
- Ещё нет, Ваше Величество.
- Ладно, ведите сюда первосвященника, - Фирсофф с досадой отложил свиток, - Этому-то что надо, и именно сегодня?
Вопрос он пробормотал себе под нос после ухода лейтенанта и ответа, естественно, не получил.
Пантеон соргонских богов был невелик и обходился всего девятью особами, которые не были родственниками, друг от друга не зависели и не претендовали на первенство, не нарушая исстари сложившихся зон влияния и ответственности.
Имён их не знали - с чего бы это боги стали представляться такому незначительному существу, как человек, и потому им дали прозвища - по склонностям и сферам деятельности каждого.
Понятно, что Леший, например, был покровителем лесов и всего в них живущего.
Водяной же с честью нёс ответственность за все реки и водоёмы Соргона и содержащиеся в них рыбные запасы.
Рудничий заведовал богатствами, скрытыми в земле, и в чём-то был похож на гномьего Горного Мастера, но не ограничивал себя только горами.
Разящий был богом солдат, оборонителем от врагов, и с удовольствием громыхал своими доспехами, метая молнии, когда Водяной дарил людям дождь.
Светоносец сменял дни и ночи, зажигая то солнце, то луну, щедро посыпая небо искрами звёзд, и менял времена года, чтобы не надоесть однообразием.
Торгующий помогал наладить обмен товарами между королевствами и был помощником всем странствующим, ибо какая же торговля без путешествий. Дороги и их качество были под неусыпным его контролем, оттого его чтили и разбойники.
Умелец дал людям ремёсла и способствовал их процветанию. Науки он также взял под своё покровительство, потому что ремёсла невозможны без знаний.
Матушка научила земледелию, следила за плодоношением всего в природе и за здоровьем плодоносящих. Лекари и травники почитали в ней своего Учителя и вместе с больными просили её об исцелении.
Поводырь имел обыкновение открывать Переходы между мирами, уводя от гибели разные племена и народы, ему доверяли провожать усопших во время их последнего перехода - из жизни в смерть и там распределять их по своему усмотрению. Именно Поводырь вывел в Соргон человеческое племя из какого-то гибнущего мира, да и не только его. Гномы, эльфы и орки тоже пришли сюда через Переходы, но в храмах Поводыря не появлялись: то ли приписывали своё спасение, по неведению, кому-то другому, то ли не умели быть благодарными.
К богам в Соргоне относились как к соседям, только более мудрым и опытным - и посоветуют, и помогут. Им возводили храмы, себе же, для забвения от тягот мирской жизни, строили монастыри.
Все девять Храмов не зависели от светской власти и границ королевств. Управляли ими Верховные служители, выбиравшие для своих резиденций подведомственные храмы и монастыри в любом понравившемся месте любого из Двенадцати королевств, управляли, не вмешиваясь в дела государственные, управляли с ленцой, не торопясь, как было заведено издавна.
Соргонские королевства, в духовном плане, представляли собой тихий патриархальный мир, но мир, населённый людьми, у которых всё - до поры, до времени.
Человеческое тщеславие не имеет пределов, как и человеческая самонадеянность, и с выдвижением в первосвященники Поводыря капризного и амбициозного Ардиффа, спокойствию в соргонском пантеоне пришёл конец.
Опираясь на умение Поводыря перемещаться между мирами, Ардифф доказывал его старшинство над другими, явно местного значения, богами. При этом не брезговал и насильственными методами решения теологических споров: подстрекаемые им служители Поводыря устраивали драки со служителями других Храмов, приводя в недоумение взирающих на эти безобразия верующих, которые в своей жизни привыкли прибегать к покровительству всех богов Соргона.
Перевод Ардиффом своей резиденции в Раттанар сделал его центром склок и религиозного фанатизма.
Фирсофф терпел недолго. Он издал два закона: одним - создал межхрамовый орган для решения между Храмами спорных вопросов и назвал его - Храмовый Круг, намекая, что первенства какого-либо Храма в нём не потерпит. Вторым - разрешил публичные телесные наказания служителей Храмов, участвовавших в бесчинствах и драках, "дабы розгой вколачивать чрез мягкое место в развращенные души служителей благочестие и любовь к окружающим".
Ардифф притих, но не угомонился, и люди Паджеро не спускали с него и Храма Поводыря своих пристальных глаз.
