Карл Вагнер - Мизерикорд
Ситилвона нахмурилась и продолжила писать:
«Очевидно, нет смысла продолжать эту линию исследований. Вопреки всеобщему убеждению, эксперимент доказывает, что сочетание мышьяка и ртутных солей не становится более ядовитым при передаче рвотной массы от одной жертвы к другой».
– Очевидно, яд, напротив, становится все менее концетрированным, – прокомментировал Кейн, читая записи из-за ее плеча. – Если бы его сила возрастала, то и клинку следовало бы становиться все острее каждый раз, как он разрубает плоть и кости.
Ситилвона поставила на страницу кляксу, но больше ничем не проявила своего смятения.
– Яд должен был впитывать некие флюиды смерти от каждой жертвы, – невозмутимо ответила она.
– Что? Соли тяжелых металлов? – язвительно переспросил Кейн. – Просто суеверие!
Ситилвона медленно поднялась с кресла и встала лицом к лицу с Кейном, обретая прежнюю уверенность в себе благодаря мысли о том, что убийца не перерезал ей глотку, незаметно подкравшись сзади.
– Кажется, я отдала приказ никого ко мне не пускать. Не следует ли мне вызвать стражников?
– Они теперь вряд ли способны выполнить твой приказ, – ответил Кейн.
– Чего ты хочешь?
– Полагаю, ты знаешь ответ.
Ситилвона, конечно же, знала его, но она так же понимала, что пока они разговаривают, она остается жива. Она расправила свое платье на бедрах и спокойно взглянула на убийцу. Хотя она не слишком следила за своей внешностью, ее случайные любовники находили ее лицо привлекательным, а фигуру – впечатляющей. А Кейн, в конце концов, тоже всего лишь мужчина.
– Ты не обычный наемник, – сказала она ему. – Иначе ты уже убил бы меня.
– Меня интересовало, какой вывод ты сделаешь из этого эксперимента, – ответил Кейн. – Еще раньше я обратил внимание на твои записи. Они впечатляют.
– Можно было догадаться, что наемного убийцу заинтересует если не теория, то уж точно – практическое применение токсикологии, – улыбнулась Ситилвона, обретая все большую уверенность. – Могу ли я выпить немного вина?
– Было бы невежливо запрещать тебе, – согласился Кейн. – Наблюдения, с помощью которых ты установила действие каждой дозы сока аконита, были особенно тщательны. Сорок детей – очаровательно!
– Выпьешь со мной? – пригласила Ситилвона. – Это вино хранится в наших погребах после какого-то набега во времена еще до моего отца. Никто не смог определить, откуда оно.
Она наполнила два льдисто-прозрачных бокала тягучим темно-желтым вином и передала один Кейну, очень внимательно наблюдавшему за каждым ее движением.
– Другой бокал, пожалуйста, – сказал он, не обращая внимания на тот, что протягивала она.
– Как пожелаешь, – Ситилвона пожала плечами и отдала ему другой.
Она сделала большой глоток из своего бокала и только тогда заметила, что Кейн наблюдает за ней, не прикасаясь к своему напитку.
– Уверен, ты простишь, если я снова обменяюсь с тобой, – улыбнулся он, передавая Ситилвоне свой бокал и забирая ее.
– Учитывая обстоятельства, я могу понять твою осторожность, – она вернула ему улыбку поверх бокала, затем сделала еще один глубокий глоток, и Кейн последовал ее примеру.
Ситилвона спрятала улыбку в вине. Вино в обоих бокалах было отравлено – в графине, из которого она наливала, было столько сока желтого мака, что хватило бы на сотню человек. Для Ситилвоны, пагубная склонность которой к этому наркотику делала ее практически неуязвимой, отравленный напиток был не более, чем стаканчик на ночь, для крепкого сна. Сон же Кейна уже никогда не прервется.
Кейн осушил свой бокал.
– Это одно из сладких белых вин, что делались из винограда с полей на границе Южных Королевств и Кросанта, – заключил он, – пока в прошлом веке они не были уничтожены какой-то болезнью. Оно практически бесценно. Я, возможно, сумел бы назвать тебе точный год, не будь у вина этого ужасного привкуса желтого мака.
Ситилвона в ужасе выпучила глаза.
– Тот стимулятор, что я принял, пока ты наливала нам, должен сработать как противоядие, – спокойно продолжал Кейн. – У меня ведь было достаточно времени, чтобы внимательно прочесть твой дневник – и осмотреть твой секретер. Действие опиумного мака для меня не новость.
Ситилвона осознала, что ее сердцебиение стало слишком быстрым и неровным даже для страха. Боль пронзила ее грудную клетку.
– Когда ты обменялся со мной бокалами…
– Вообще-то, он был в твоих чернилах, – объяснил Кейн.
Биение ее сердца сотрясало все тело. Ее ноги подогнулись, и Ситилвона ухватилась за письменный стол. Кейн протянул к ней руки:
– Ситилвона, следуй за мной.
Пьюриали обмакнул кисть, собранную из девичьих ресниц в нефритовую чашу, наполненную кровью младенца, и начертал завершающий астрологический символ внутри пентаграммы за мгновение до того, как затих последний слабый крик новорожденного. Каждый шаг приносил новые невероятные препятствия, ставки были высоки, но Пьюриали знал, что достиг совершенства в своем искусстве и не может потерпеть неудачу. Он подобрал мантию мага до своих костлявых колен – если хоть одна линия сотрется, это обернется катастрофой – и осторожно вышел из пентакля. Одна его сторона была проведена у самого порога, и магическая фигура покрывала половину комнаты на самом верху башни. Пьюриали устроился за своим рабочим столом, не спуская глаз с единственной двери. Вертя в пальцах комок клейкого вещества, которым он нанес внешнюю сторону пентаграммы, он свесил руки так, что оставалось всего несколько дюймов до того места, где небольшой промежуток разъединял линию. Его губы почти не двигались в такт монотонному глухому напеву на древнем языке.
Ожидание оказалось длиннее, чем Пьюриали предполагал, но наконец Кейн проскользнул сквозь открытую дверь и вступил в пентаграмму. Метнувшись вперед, Пьюриали замкнул линию с помощью своего импровизированного мелка. При его неожиданном движении Кейн остановился, наблюдая за колдуном.
Пьюриали надменно кивнул ему в знак приветствия.
– Полагаю, – вежливо осведомился он, – было бы смешно спрашивать о состоянии здоровья моих единокровных родичей.
– Тебя это действительно волнует? – спросил Кейн.
– Судя по всему, ты и не ожидал, что я питаю к ним какие-то братские чувства. Наши пути давно разошлись, мы не нужны друг другу. Это стало проблемой, но я нашел ей решение: остальные лишь путались у меня под ногами.
За самодовольной ухмылкой Пьюриали скрывалась некая невысказанная острота. Он наблюдал за Кейном, расхаживавшим внутри пентаграммы и с видом знатока изучавшим начертанные знаки.
– Полагаю, тебе будет интересно узнать, зачем я вызвал тебя сюда, – как бы невзначай заметил Пьюриали.
