Брендон Сандерсон - Тайная история
− Я знаю, что ты слушаешь, меняешь то, что я пишу и написал раньше. Ты все переделал по-своему в нашей религии. Спустя столько времени они почти не помнят истины. Как всегда, ты пролез, как червь.
− Разлетайка, − сказал Кельсер. − Разве ты не можешь просто пойти…
− Мне нужно было знамение, − прошептал бог, останавливаясь рядом с Кельсером. − Что-то такое, что он не сможет изменить. Знамение касательно спрятанного мной оружия. Может, точка кипения воды? Или точка замерзания? А если они с годами изменятся? Мне было нужно что-то такое, о чем помнят всегда. Что-то, что сразу узнают. − Он склонился. − Шестнадцать.
− Шест… надцать? − переспросил Кельсер.
− Шестнадцать, − ухмыльнулся Разлетайка. − Как ты думаешь, хитро?
− Потому что это означает…
− Количество металлов, − сказал бог. − В алломантии.
− Так их же десять. Одиннадцать, если считать тот, который я нашел.
− Нет! Нет, нет, это глупо. Шестнадцать. Это идеальное число. Они поймут. Они должны понять.
Разлетайка опять начал расхаживать, а его голова стала почти такой, как раньше.
Кельсер уселся на краю своей тюрьмы. Действия бога стали еще более сумасбродными. Что-то изменилось или просто богу, подобно человеку с душевным расстройством, временами становилось лучше?
Разлетайка резко задрал голову. Скривившись, он так посмотрел на потолок, будто тот сейчас обрушится. Открыв рот, он подвигал челюстями, но не издал ни звука.
− Что… − наконец произнес он. − Что ты наделал?
Кельсер встал.
− Что ты наделал?! − закричал Разлетайка.
Кельсер улыбнулся и тихо сказал:
− Надежда. Я надеялся.
− Он был совершенным, − сказал Разлетайка. − Он был… единственным среди вас… кто…
Резко развернувшись, он уставился в заполненное тенями пространство за пределами тюрьмы Кельсера.
На другом краю кто-то стоял. Высокая, внушительная фигура, не сотканная из света. Узнаваемая одежда контрастирующих черного и белого цветов.
Вседержитель. По крайней мере, его дух.
Кельсер подошел к тянущемуся вокруг бассейна каменному ободку и подождал, пока Вседержитель приблизился к свету Источника. Заметив Кельсера, он остановился как вкопанный.
− Я же убил тебя, − сказал Вседержитель. − Дважды. А ты все равно жив.
− Да. Мы все прекрасно знаем, что ты вопиюще некомпетентен. Я рад, что ты начинаешь это осознавать. Это первый шаг к изменениям.
Вседержитель фыркнул и осмотрел камеру с ее прозрачными стенами. Его взгляд скользнул сквозь Разлетайку, но он не обратил на бога особого внимания.
Кельсер возликовал. Она это сделала. Она действительно это сделала. Как? Какой секрет он прозевал?
− Эта ухмылка невыносима, − сказал Кельсеру Вседержитель. − Я же убил тебя.
− А я вернул должок.
− Не ты меня убил, Выживший.
− Я выковал поразивший тебя клинок.
Разлетайка прочистил горло:
− Это моя обязанность быть рядом во время перехода. Не волнуйся, не…
− Замолчи, − сказал Вседержитель, осматривая тюрьму Кельсера. − Ты понимаешь, что наделал, Выживший?
− Я выиграл.
− Ты привел в мир Разрушителя. Ты пешка. Возгордившийся, как солдат на поле битвы, уверенный в том, что контролирует свою судьбу, при этом игнорируя тысячи тысяч себе подобных. − Он покачал головой. − Остался всего лишь год. Так недолго. И я бы освободил эту недостойную планету.
− Это просто… − Разлетайка сглотнул. − Это промежуточный шаг. После смерти и перед Чем-то Еще. Тем, куда должны уходить души. Куда должен уйти и ты, Рашек.
Рашек? Кельсер опять бросил взгляд на Вседержителя. Террисийца трудно определить по цвету кожи, многие совершали такую ошибку. Некоторые террисийцы темнокожие, другие светлые. Тем не менее, ему следовало подумать… Заваленное мехами помещение. Этот человек на холоде…
Идиот! Так вот что это означало.
− Все было ложью, − сказал Кельсер. − Обманом. Твое легендарное бессмертие? Твои исцеления? Ферухимия. Но как ты стал алломантом?
Вседержитель подошел вплотную к поднимающемуся из тюрьмы столпу света, и противники уставились друг на друга. Так же, как и на площади, когда были живы.
Затем Вседержитель сунул руку в свет.
Кельсер стиснул зубы, представив неожиданную и ужасную картину того, как он проводит вечность взаперти с человеком, убившим Мэйр. Однако Вседержитель выдернул руку, и свет потянулся за ней как патока. Он повернул руку, рассматривая постепенно угасающее свечение.
− И что теперь? − спросил Кельсер. − Ты останешься здесь?
− Здесь? − Вседержитель рассмеялся. − С беспомощной мышкой и крысой-полукровкой? Не смеши меня.
Закрыв глаза, он потянулся к точке, нарушающей законы геометрии. Он потускнел и наконец исчез.
Кельсер разинул рот.
− Он ушел?
− Куда-то Еще, − ответил Разлетайка, усаживаясь. − Мне не следовало питать надежду. Все проходит, ничто не вечно. Так всегда утверждал Ати…
− Он не должен был уходить, − сказал Кельсер. − Он мог остаться. Мог выжить!
− Я же говорил тебе, что, попадая сюда, разумные люди хотят двигаться дальше.
Разлетайка исчез.
Кельсер остался стоять на краю своей тюрьмы, а светящийся бассейн отбрасывал на пол его тень. Вглядываясь в туманное помещение с колоннами, он ждал, сам не зная чего. Подтверждения, празднования, какого-то изменения.
Ничего. Никто не пришел, даже инквизиторы. Как прошла революция? Правят ли сейчас обществом скаа? Ему хотелось увидеть казни аристократов, с которыми теперь обращаются так же, как когда-то они со своими рабами.
До него не доходили никакие сведения или намеки о том, что происходит наверху. Очевидно, они не знают об Источнике. Все, что оставалось Кельсеру, − расположиться поудобнее. И ждать.
Часть 2
Источник
1
Кельсер что угодно отдал бы за карандаш и бумагу.
Чтобы что-то писать, как-то заполнить время. Собраться с мыслями и продумать план бегства.
Проходили дни, он пытался царапать заметки на стенках Источника, но это оказалось невозможно. Он пробовал выдергивать нитки из своей одежды и завязывать на них узелки, изображая слова. К сожалению, нитки исчезали вскоре после того, как он их вытаскивал, а его рубашка и штаны немедленно возвращали свой прежний вид. Во время одного из редких визитов Разлетайка объяснил, что одежда не реальная, точнее, она всего лишь продолжение духа Кельсера.
По тем же причинам он не мог использовать для письма волоски или кровь. Формально их у него тоже не было. Это крайне раздражало, но где-то на втором месяце заточения он признал для себя правду. Писать вообще было не важно. У него не было возможности писать, когда он сидел в Ямах и точно так же строил планы. Да, это были планы, рожденные воспаленным разумом, неосуществимые мечты, но отсутствие бумаги никогда его не останавливало.
