Мэрион Брэдли - Повелительница ястреба
В соседней комнате, за стеклянной дверью, давным-давно спала Мэйлина. Ее светлые волосы с рыжеватым отливом разметались по подушке. Леди Калинда долго не отходила от ее постели. Вот и старая Гвенис по-прежнему подремывает в кресле. Конечно, болезнь сестры печалила Ромили, но, с другой стороны, слава Богу, что нянька была занята исключительно Мэйлиной. Если бы она увидела, в каком виде Ромили явилась домой — девушка оглядела грязную, испачканную медом одежду, — попрекам, наставлениям, уговорам задуматься о своем будущем конца бы не было.
Несмотря на усталость, Ромили мечтала о ванне, полной горячей воды, о чистой одежде, мягкой постели. Собственно, она сделала все что могла. И даже больше… По-видимому, ей давным-давно следовало оставить попытки… Ястреб мог съесть пищу и в одиночестве. Птица так и сделает — конечно, она не погибнет. Скорее всего так и будет — еду из кормушки птица брать будет, с руки человека — никогда. Такое часто случается. Это верный знак, что все напрасно и ястреба следует выпустить. Ну и пусть улетает!.. А если, даже изголодавшись до крайности, измучившись от ужаса, она все равно не тронет мясо и умрет… Что ж, это не первая и не последняя птица, погибшая в «Соколиной лужайке».
«Но существа, с которыми у меня налаживалось понимание, не умирали… Она будет первая?»
Это случилось неожиданно — налетело разом. Видением… Клетка, темный сарай, мясо с душком… Резкий взмах крыльями. Попытка вырваться, сломать прутья, разорвать клювом путы… Вырваться или умереть!.. «Как и я в родном доме, в этих дамских нарядах, с глупейшим вышиванием в руках…»
Нет, она этого не допустит. Никогда!..
Отец — Ромили отчужденно подумала о лорде Микеле — очень рассердится. На этот раз он, может, даже выпорет ее, как уже грозился. Он, правда, никогда не наказывал дочь. Гувернантка, было дело, отшлепала ее раза два в детстве. До сих пор все ограничивалось выговорами, запрещением покидать свою комнату, не сметь скакать на лошадях, лишением лакомств.
«Теперь он точно выпорет меня. — И на нее нахлынула обида. — Пусть меня накажут, пусть отхлестают за то, что я не могу остаться равнодушной, за то, что мне небезразлична судьба несчастной птицы… Нет, пусть выпорет. Пока еще никто не погиб от ремня…»
Ромили боялась признаться себе в том, что уже приняла решение. Она поступит наперекор отцу. Мысль о том, что за этим последует, заставила ее съежиться. И все равно выхода не было — ей будет стыдно перед самой собой, если отступит и спокойно ляжет в постельку. Если бросит на произвол судьбы погибающую ястребицу.
Освободила бы ее вчера, как приказал Девин, теперь бы жила спокойно. Ничто бы не волновало, не терзало душу. Нет чтобы отцу раньше заглянуть в сарай и сразу наказать ее за непослушание. Теперь, когда она занялась этим верином, когда привязалась к нему, это будет слишком жестоко. Потом непонятно, почему должна страдать птица? Разве она способна осознать, зачем ей целый день совали мясо, а затем вдруг бросили? Разве ястреб виноват в том, что по каким-то неизвестным причинам от него отказались? Папа каждый раз напоминал ей, что хороший сокольничий никогда не возьмется за дело, которое не сможет закончить. Это будет нечестно по отношению к птице. Той нет дела до мотивов!..
«Если, — решила она, — вдруг случится, что необходимо порвать отношения с человеком и для этого будет веский повод, всегда можно объясниться с ним. Но если так поступить с бессловесным существом, ты нанесешь ему жестокий удар, потому что в этом случае невозможно объяснить ничего».
За всю жизнь Ромили ни разу не слышала, чтобы отец заговаривал о религии или упоминал Бога, за исключением ругательств, но теперь — судя по тому, что он не раз делился с ней подобными мыслями, — девушка почувствовала, что это правда, что Микел из «Соколиной лужайки» верил в достоинство и честь. Трудно нарушить запрет, однако Ромили была уверена — по какому-то высшему счету она должна поступить так, как учит отец, и даже если ее высекут, он должен знать — наступит день, когда ему, сиятельному лорду, придется согласиться, что поступок его дочери был необходим.
Только так!
Ромили попила воды. Впрок… С голодом можно было справиться, но жажда была настоящей пыткой. Старый Девин, когда начинал работать с ястребом, обычно держал поблизости полное ведро, а Ромили забыла об этом правиле. И где сейчас ночью возьмешь ведро?
Она выскользнула из комнаты. В случае удачи птица сломается еще до рассвета — поест с руки и уснет. Случившийся перерыв довел их обоих до ручки — если ястреб не поест, то погибнет, но даже в этом случае птица должна знать, что человек ее не бросил.
Неожиданно Ромили вернулась в комнату — забыла захватить с собой кремневую зажигалку… Отец или помощник Девина, конечно, унесли фонарь с собой, а без света ей не обойтись. Гвенис в соседней комнате пошевелилась, зевнула, и Ромили застыла на месте. Няня склонилась к Мэйлине, пощупала ей лоб и вновь откинулась в кресле. В сторону комнаты Ромили она даже не взглянула.
Бесшумно ступая, девушка спустилась по лестнице.
Два сторожевых пса спали у входной двери — Ромили их обоих кликала Буянами. Собаки были вовсе не страшные, не кусачие, они бы не набросились даже на проникшего в дом чужака, но облаяли бы его так, что подняли бы всех домочадцев. Ромили знала псов с той поры, когда они были слепыми кутятами, она выкормила их, поэтому, не стесняясь, отпихнула собак от порога. Буяны открыли глаза, слабо вильнули хвостами и вновь заснули.
Как она и ожидала, света в соколятне не было. В сарае было мрачно, таинственно и жутко, и ей вспомнилась песня — точнее, старинная баллада, которую пела мать. Это было в далеком детстве, песня была захватывающе интересная — в ней говорилось о том, что по ночам, когда поблизости нет людей, птицы начинают переговариваться между собой. Тут Ромили обратила внимание, что идет на цыпочках, словно надеясь услышать их беседу, однако прирученные птицы уже давным-давно спали на жердочках.
Вокруг стояла чуткая тишина…
А вдруг они умеют общаться мысленно? Ну-у, вряд ли!.. Даже лерони на это не способна, она так и не смогла телепатически связаться с Ромили. К тому же, уверила себя девушка, почти все птицы не обладают лараном, иначе они бы уже давно проснулись, учуяв ее присутствие.
Жуть какая! Сердце так и сжималось от страха. В следующее мгновение Ромили почувствовала прежний смутный ужас, острое чувство голода, режущую печаль, которые полнили душу пойманного верина.
Трясущимися руками девушка зажгла лампу. Папа никогда не поверит, что самка ястреба все-таки съела положенное на обрубок жерди мясо. Нет, пища лежит на прежнем месте. Все знали, что хищники не питаются в темноте. Как же он мог прогнать ее из сарая? Как он мог поддаться гневу, ведь в этом случае птица определенно должна была погибнуть?
