Илона Эндрюс - Сомнительный клиент
— Каждые семь лет на дубе вырастает желудь. Спустя семь месяцев, семь дней и семь часов после того, как упадет, желудь дает трещину и вырастает в Великий Дуб. На самом деле, дерево появляется на семь минут в месте, где в это время находится желудь.
Я нахмурилась:
— Дай-ка догадаюсь. Ты украл у русских желудь, а потом его проглотил?
Сайман снова кивнул.
— Зачем? Так неймется услышать сказку на ночь?
— Кот обладает безграничными знаниями. Семи минут хватит, чтобы спросить и узнать ответ. Задать вопрос может только владелец желудя.
Я покачала головой:
— Сайман, бесплатный сыр только в мышеловке. За все надо платить, даже за знание. Во что тебе выльется этот вопрос?
— Если я получу ответ, цена не будет иметь значения.
Сайман улыбнулся.
Я вздохнула:
— Ответь, почему умные люди порой ведут себя так глупо?
— Потому что мы считаем, что знаем как лучше. Думаем, что наш интеллект дает нам дополнительные привилегии и позволяет использовать самый выгодный из шансов. Поэтому-то талантливые математики пытаются обчистить казино, а молодые амбициозные маги заключают сделки с силами, которые не могут удержать в узде.
Ну, он ответил на мой вопрос.
— И когда желудь должен устроить маленький Большой Взрыв?
— Через четыре часа и сорок семь минут.
— Чтобы его вернуть, волхвы разберут этот небоскреб по камешку, а я твоя последняя надежда?
— Очень верная оценка ситуации. Я просил, чтобы мне дали лучшего из имеющихся сотрудников.
Я вздохнула:
— Все еще хочешь тот бутерброд?
— Очень.
Я направилась к двери.
— Кейт?
— А?
— Ендарь?..
Я повернулась к Сайману:
— Почему тебя сковали?
Сайман скривился:
— Из-за желудя мне тяжело контролировать свои магические силы. Он принуждает меня постоянно менять форму. В большинстве случаев мне удается отделаться небольшими метаморфозами, но время от времени желудь берет верх, и деформации становятся ощутимыми. Джина Кастор вошла в один из таких моментов. Боюсь, я бился в конвульсиях, поэтому помню все крайне смутно, но мне кажется, в тот миг я мог похвастаться почти сформированной одной грудью и тремя руками. Джина приняла это близко к сердцу. Странно, учитывая ее досье.
— Досье?
— Я очень внимательно изучил всех телохранителей, — объяснил Сайман, — и выбрал три команды. Первая отказалась взяться за работу, вторая не смогла из-за ранений. Кастор и Родригез были третьими в этом списке.
Я вернулась к кровати и заглянула под нее. Они приковали Саймана обычным маленьким замком. Я не особо сильна во взломе, но мне повезло: оглядевшись по сторонам, я увидела ключ на комоде. Почти пять минут ушло на избавление от цепей.
— Спасибо. — Он встал, почесывая грудь, испещренную красными отметинами. — Могу я поинтересоваться, почему?
— Никто не должен умирать, прикованным к кровати.
Сайман потянулся. Его тело начало раздуваться, извиваться, раздаваться вширь и наливаться мускулами. Я предпринимала отчаянные попытки не блевануть.
Послышался щелчок. На меня смотрел огромный, идеально сложенный мужчина. Темные волосы обрамляли волевое лицо. Любой культурист обзавидовался бы. Если бы не раздутый живот.
— Эта попытка лучше предыдущей? — поинтересовался Сайман.
— Теперь тебя стало больше, а значит, и работы прибавилось. В остальном ничего не изменилось.
Я пошла в гостиную. Он последовал по пятам, на ходу прихватив со стула роскошный халат.
В дверях комнаты Сайман остановился.
Трупы ендарей растеклись зелеными лужами. Над ними поднимались тонкие стрелки изумрудного мха, кудрявые побеги папоротника и чуть проросшая трава.
— Ендари насыщают лес, — пояснила я.
Сайман указал на полностью покрытый зеленью ковер:
— Сколько их было?
— Несколько. Я сбилась со счета.
Его пронзительные глаза, внимательно изучали мое лицо.
— Врешь. Ты знаешь точный ответ.
— Тридцать семь.
Я кинулась к холодильнику. Предугадать, когда начнется очередная атака, не было никакой возможности, а я умирала с голоду. Можно обойтись без сна или еды, но не без того и другого одновременно. А вздремнуть в ближайшее время не получится…
Сайман сел на стул у барной стойки.
— Тебе больше нравятся женщины?
— Нет.
Он, нахмурившись, подвязал халат.
— Все дело в животе, да?
Я прошерстила холодильник. Находящимися там мясными деликатесами можно было прокормить целую армию. Я вытащила еду на стойку.
— Сайман, а чем ты на жизнь зарабатываешь?
— Собираю информацию, а потом извлекаю из нее выгоду.
— Судя по всему, это приносит неплохой доход. — Я обвела взглядом шикарно обставленную квартиру.
— Так и есть. Я обладаю исчерпывающими знаниями о различных магических явлениях. Консультирую. Моя ставка варьируется от тридцати шести до тридцати девяти сотен долларов, в зависимости от характера работы и личности заказчика.
— Три тысячи шестьсот баксов за работу?
Я откусила от бутерброда. М-м-м-м-м, салями.
— За час.
Я подавилась. Сайман смотрел на меня с нескрываемым весельем.
— На ум приходит термин «разбой на большой дороге», — наконец удалось произнести мне.
— О, но я невероятно хорош в том, чем занимаюсь. Кроме того, жертвы разбоя не имеют выбора. Поверь, Кейт — я не принуждаю клиентов.
— Верю. Как мы вообще скатились до этого разговора? Твои космические гонорары сбили меня с панталыку.
— До этого ты сообщила, что женщинам предпочитаешь мужчин.
Я кивнула.
— Предположим ты владеешь очень важной информацией, имеющей отношение к бизнесу… Если ты будешь действовать в соответствии с этим знанием — заработаешь денег. Продашь данные — заработаешь еще больше. Если и ты, и твой покупатель воспользуетесь информацией — наваритесь оба, но значительно меньше, чем могли бы. Как будешь действовать?
— Либо продам данные, либо сам воспользуюсь знанием. Но ни то и другое.
— Почему?
Сайман пожал плечами.
— Цена информации в разы выше, если она эксклюзивна. Покупатель рассчитывает на ее уникальность. Неэтично все портить.
— С моей стороны неэтичным будет ответить на твои сексуальные авансы. На время моего задания ты всего лишь набор рук и ног, которые я должна сохранить в неприкосновенности. Лучше всего я буду работать, если не стану испытывать к тебе каких-либо эмоций. Честно говоря, я изо всех сил пытаюсь представить тебя бесценной фарфоровой вазой, которую надо уберечь во что бы то ни стало.
— Но это тело ты все-таки считаешь сексуальным?
