Снег Север - Книга 1. Чужак. Сапсан и нетопырь.
- Понятно… - Вульпекс с интересом глянул на сообразительного полицейского, - я вас, эдил, попрошу снять копию того дела и прислать мне, господин префект в курсе – куда. А сейчас разрешите откланяться – дела…
Огонь погас, и все присутствующие начали расходиться. Префект оставил одного вигилла на страже – охранять место пожара до того момента, когда оно остынет достаточно для детального обыска и ушел вместе со своими эдилами. Легионеры вернулись в казармы, где центуриону Мамеркусу предстояло сочинять рапорт о происшедшем и, сиськи Алекты, объявлять пропавшими без вести двух его подчиненных – третьего центуриона Квинта и легионера первого класса Лакса.
Куда направился столичный чиновник Вульпекс, не знал никто.
***
Необычайно обострившийся слух улавливал каждый звук за дверью. Идут трое – у двоих шаги уверенные и, при этом, шаркающие – что это значит? «Кавалерийская» походка? У третьего шаги совсем другие и что-то звякает – цепи? Еще один пленник? Так, на пленника не отвлекаться, главное – тюремщики. Ренев вслушивался и холодно прикидывал, как он станет убивать тюремщиков – удивляться своим новым способностям и знаниям ему было некогда.
Тюремщики не торопились. Один громко рассказывал второму, почему-то с сильным акцентом, на том языке, который в голове Ренева ассоциировался с покойным Лаксом. «Общеимперский» язык. Он же - «лакаанский». Что это означало, Ренев плохо представлял. Ему пока было достаточно, что он вполне улавливал смысл сказанного.
- ...Когда мы легионеров с мужичьем-ополчением перебили и ворвались в Тарк, там оставались их бабы со щенками. Ну, щенков, понятное дело, дротиками – мы еще спорили, кто с первого удара паршивца пришпилит к стенке, увертливые твари. Баб– на общую потеху. Кроме самых лучших, их, понятно, как обычно – на продажу мерканцам. С десяток заставили голыми, на четвереньках, на сторожевую башню забираться. И они сами это делали, добровольно – пообещали за это их щенков пощадить, а они, дуры, и поверили! А потом, по одной, скидывали вниз, на парковую решетку – спорили, нанижется она на верхушки прутьев, или так расшибется. Жаль, что решетка быстро обвалилась... Весело было…
- А ты слышишь, как эта падаль зубами скрипит? Если бы ни кляп и цепи, горло бы нам перегрыз, герой имперский. Ха-ха-ха!
- Он-то? Да имперцы только зубами скрипеть и горазды! Что они понимают в удовольствии перегрызть горло врагу? Или сожрать живьем его печень? Это мы, народ степей, знаем сладость унижения врага, вкуса его крови и запаха его страха...
- Ничего, сейчас посмотрим, как ему горло шедда перегрызет! И запах его страха понюхаем. Открывай дверь! Из-за него, сволочи, Гунявого шедде скормили – сбежать он, видишь ли, решил! Правда, не знал, дурак, что выход из тюрьмы только один и идет через нашу казарму. Но и Гунявый хорош – дромедар холощеный, дал себя покалечить…
- Гунявому, можно сказать, еще повезло! Был бы сам Хозяин дома, он бы из него сделал этого, зу…зо... ну, чучело ходячее. А шедде скормил бы тебя, десятника… бывшего десятника, хэ-хэ-хэ! Ладно, пришли... эй ты, падаль, стоять, лицом к стене! Сейчас гляну, как там шедда…
- Нет, не может быть! Где он? – это уже на каком-то другом языке, но Ренев и его понимал, хотя не знал – откуда у него это понимание.
- Ты что, дури обкурился? Куда можно деться из глушильных оков и заговоренной камеры? Ах ты, Хорово дерьмо, и впрямь нету! Ну, открывай же, сейчас разберемся…
Дверь распахнулась, и в камеру влетел от сильного толчка пленник. Ренев краем глаза – всё его внимание было на дверь – отметил, что упал пленник грамотно, сгруппировавшись, и, несмотря на оковы, почти сразу поднялся на ноги. И застыл, уставившись на Ренева в немом удивлении.
Почти сразу следом в дверь просунулась плоская рожа с поросячьими глазками, приплюснутым носом и клочком редкой бороденки на подбородке. Ренев молниеносным движением захлестнул на шее стражника цепь и рванул на себя. Рывок был столь силен, что под цепью что-то противно хрустнуло… Труп ватной куклой покатился под ноги пленнику. Горлом хлынула кровь...
Не тратя ни секунды времени, Ренев отпустил один конец цепи, освобождая, снова перехватил двумя руками и выпрыгнул в коридор. Второй стражник, такой же плоскорожий, низенький и кривоногий, демонстрируя похвальную скорость реакции, отступал назад, вытаскивая кривую саблю. Ренев принял рубящий удар на цепь и, захватив ею лезвие, дернул, добавляя свое усилие к удару. Сабля вылетела из руки степняка, а в следующее мгновение Ренев нанес ему удар кулаком в висок. К сожалению, удар получился вскользь - сбитый с ног тюремщик покатился по полу, но сознания не потерял и схватился за нож, болтавшийся на поясе, рядом со связкой ключей. Денис Алексеевич поднял свое оружие – цепь, и хлестнул – раз, тот увернулся, другой… От третьего удара стражник увернуться не успел – цепь разбила ему кисть, и нож звякнул об пол. Отбросив цепь, Ренев встал на колени и схватил противника за горло. Заглянул в тускнеющие глаза и…
Плещущееся багровое море, пронизанное ослепительными белыми всполохами. Чаша искрящегося колдовского вина, опрокинутая над иссушенным жаждой путником. Шелест желаний и яркая вспышка, вместившая в одно мгновение годы…
Денис Алексеевич, пошатываясь, поднялся на ноги. Он точно знал – жизнь покинула тело стражника, не оставив и следа. Покинула, будучи впитана им, Реневым. А сам он при этом ощущал огромный подъем сил и способность разорвать противника голыми руками. Все чувства еще более обострились, а эмоции, напротив, приглушились. Где-то в глубине сознания ворочалось удивление легкостью, с которой он справился с двумя противниками – никогда ранее мастером рукопашного боя он не был... И, одновременно, уверенность, что не справиться он просто не мог.
С начала боя прошла едва пара минут.
Ренев снял с трупа ключи. Потом вернулся в камеру. Пленник стоял возле первого мертвеца, и пытался скованными руками вытащить у того из ножен саблю. Ренев молча позвенел ключами. Пленник выпрямился и посмотрел на Дениса Алексеевича. Молодой парень, крепкого сложения, лет двадцати с небольшим. Имперец. Среднего роста, русые коротко остриженные волосы, высокий лоб, прямой красивый «греческий» нос. Волевая складка рта и трехдневная щетина на подбородке. Во рту – кляп, притянутый ремешком. Обут во что-то вроде сандалий с высокой шнуровкой. На теле – он был обнажен до пояса, – багровые рубцы и кровоподтеки, следы жестоких побоев. Но взгляд – твердый и прямой – показывал, что этого человека сломить непросто.
Глянув на замок на оковах пленника, Ренев нашел подходящий на вид ключ и отомкнул наручники. Имперец быстро освободился от цепей и от кляпа. Потом начал растирать затекшие руки. Ренев машинально отметил, что вид тела со сломанной шеей и лужи крови на полу нимало не заботит ни его, ни освобожденного пленника. Ренев снова вышел в коридор, и начал раздевать труп второго стражника. Он уже натянул чужие кожаные штаны – брезгливо морщась, поскольку бывший владелец их явно несколько лет не снимал и никогда не стирал, и с сожалением разглядывал сапоги, которые были ему малы на пару размеров, когда имперец вышел из камеры. Он вооружился саблей и кинжалом, остановился в дверях, спокойно разглядывая Ренева. Потом произнес:
