Наталья Метелева - Эльфийский посох
Вышеназванный лорд на это лишь пожал плечами, но ограничение не снял. Тридцать лет, и точка. Или делайте, что хотите, но как-нибудь сами: уж я-то сумею развеять себя по ветру так, что ни один некромант не соберет.
А потом и вовсе перестал являться во дворец и заперся в своем замке, выстроенном близ столицы. Хотите, мол, — берите, штурмом.
Лорд и до этого считался в Альянсе не совсем нормальным Благородным Эльфом, в полном смысле единственным в своем роде. За четыреста лет к его чудачествам привыкли, но тут он перешагнул все дозволенные пределы.
Это был бунт отчаяния. Или откровенная измена.
И тогда Иллюмиэль отправила на переговоры пророчицу Эосту.
Девушку впустили в замок, умилившись ее беспомощному виду цыпленка, пришедшего на съедение к коршуну. Она зябко куталась в плащ, посверкивала из-под капюшона янтарными глазами и не прикасалась ни к предложенным ей фруктам, ни к чаше с питьем.
Облик Даагона пугал Эосту. Казалось, лорд перевоплощается в слугу Безмясой: нос заострился, глаза ввалились и лихорадочно блестели, белые пряди волос в беспорядке рассыпались по широким плечам. Да и в покоях царил полумрак, как будто хозяину причинял боль солнечный свет, пробивавшийся сквозь неплотную занавесь листьев.
— На что вы надеетесь, милорд? — с порога спросила Эоста. — На то, что эльфа, удовлетворяющего вашим строгим условиям, не найдется вовсе? Ведь ни для кого не секрет, что такие дети редкость, и…
— Сейчас я надеюсь на то, что мы будем обращаться друг к другу на «ты», — перебил ее маг. — До сих пор это у тебя получалось.
— Хорошо, это выполнимо. Так на что вы… ты надеешься?
— На чудо, — охотно отозвался Даагон. — А для чуда нужно время. В столицу дорога не близкая, особенно для тех, кто идет пешком или очень уж издалека. А кто-то еще не может решиться. Я жду не меньше двух претендентов, и они придут.
— Откуда такая уверенность? — Девушка бросила из-под ресниц недоверчивый взгляд и снова потупилась. — Ты что-то прозреваешь в будущем? Тогда почему твое знание закрыто для меня?
— Не знание. Всего лишь смутные предчувствия и некоторые выводы здравого рассудка.
При слове «здравого» оракул не сумела сдержать скептический смешок. Лорд сделал вид, что не заметил дипломатической ошибки посланницы.
— Но я позволил тебе войти в мой дом не для беседы о моих умственных способностях, Эоста. Тебе ничего не кажется странным? Например, почему мы узнаем о существовании Древа Смерти только через тридцать лет? Не удивительно ли, что за все эти годы никто не заметил признаков надвигающейся беды? И даже более того. Смотри!
Отставив чашу с напитком, он порывисто сжал ее руку, выдернул девушку из кресла и потащил к арке окна. Рывком раздвинул занавесь из серебристых листьев, открывая вид, от которого у Эосты на миг перехватило дух.
Безбрежный, залитый солнцем багряно-золотой океан плескался у ее ног: могучее замковое древо Даагона возвышалось над окружавшими его рощами, подобно утесу среди волн. Высоко в пронзительно синем небе играли, гоняясь друг за другом, грифоны. Огромные создания издалека казались чайками. Здесь не было и в помине извечной печали, царившей в осенних эльфийских лесах, въевшейся в древесную кору, в листья и даже воздух.
— Смотри, — повторил лорд. — Наши земли возрождаются! Я не помню, чтобы так быстро росли деревья, так ярко золотилась листва и обильно плодоносили сады. Где признаки тлетворного влияния Древа Смерти?
— Может быть, изменения накапливаются глубоко в корнях, в сердцевине древесины? — неуверенно предположила девушка. — Поэтому мы их еще не замечаем? Древо Смерти еще не набрало достаточно силы…
Даагон рухнул в кресло, которое до того занимала его гостья, коротким заклинанием придвинул к ее ногам другое и вновь взялся за чашу.
— Но почему, Эоста? За это время в наших лесах выросли сильные деревья. Тридцатилетний энт — уже гигант, если его хорошо кормят. И еще одна удивительная странность… Дриады закончили осмотр священных деревьев тех семей, откуда исчезли дети… Так вот, только в древе рода Эрсетеа нет ни следа гнили! А у всех других она обнаружена, хотя, действительно, пока что таится глубоко. Дриады надеются найти против нее средство, но это не главное. Подумай, что это значит, прорицательница.
Янтарные глаза девушки затуманились и словно опрокинулись — она ушла в видения. Молчание длилось так долго, что Даагон не вытерпел. Наклонившись, он осторожно сжал хрупкие плечи посланницы королевы, заглянув ей в лицо:
— Это значит, у нежити что-то пошло не так, Эоста. Это их Древо чахнет, а не наши! А это значит, что мой сын жив!
— Отпусти меня! — отчаянно прошептала девушка. — Тебя поразило безумие Галлеана! То, что ты говоришь, — невозможно.
Даагон, пробормотав извинения, откинулся на спинку кресла.
— Я всегда знал, что он жив. Знал сердцем, хотя и не верил рассудком. А вот сегодня получил подтверждения. Я молил Галлеана о чуде. О, как я молил! И каждый раз в священной роще мне казалось — бог смеется надо мной, и молитвы напрасны. Я не понимал его!
Он снова вскочил, не в силах сдержать чувств, подошел к арке окна и вцепился в обрамлявшие проем ветви.
— И знаешь, когда я окончательно поверил, оракул? На том самом королевском совете. Когда вдруг понял: если мой мальчик каким-то чудом выжил, то не только я — и он тоже умрет после того, как древо рода Эрсетеа будет передано чужой крови. Я убью сына своими руками, издалека, так и не увидев его. Разве могу я допустить такое?
— Почему же ты не сказал этого королеве, милорд?
— У меня не было доказательств. Теперь они есть — чистое древо Эрсетеа, и я молю Галлеана, чтобы каждая птица в Невендааре знала о состязаниях и пела о них на каждой ветке. Если мой сын жив, — а он жив! — то он услышит и придет. Он должен понять, что речь идет о смертельной угрозе его жизни.
— Нет, — твердо сказала Эоста, поднимаясь. — Надежды на то, что он жив, бесплодны. Чистоте древа Эрсетеа может быть и другая причина. В конце концов, ты же так и не смог тогда закончить ритуал поименования сына. Ты безумен, лорд Даагон. Боишься грядущей смерти и придумываешь что угодно, лишь бы избежать ритуала разрыва. Я понимаю тебя и не осуждаю.
При этих словах Даагон страшно побледнел, но промолчал: было бы нескромностью напоминать о том, что трусу никогда не стать лордом и мастером битв.
— Ты забыл о нас! — между тем продолжала говорить эта юная Совесть, сжав в напряжении кулачки. — Твои надежды и мечтания о невозможном опасны не только для твоего рассудка, но и для жизни всех эльфов. Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет. Ты предаешь свой народ!
