Марина Дяченко - Осот
Он обхватил ее обеими руками.
– Идите, – говорил дед, в голосе его звякала смерть. – Идите… Ближе. Еще ближе.
Мальчик прижался к своей земле щекой.
– Осот! Ты слышишь? Они нелюди, все. И те, что внизу, и те, что сверху. У них нет корней – ни земных, ни небесных, они не растут – носятся по свету, как сброшенные листья, как пойманный ветром мусор. Преврати их в мусор!
– Да, деда, – беззвучно ответил мальчик.
– Встаем, – сказал мужчина. И они поднялись одновременно – все трое.
Всадники, ехавшие впереди, заметили их и вскинули луки. Двое или трое успели выпустить стрелы; они пролетели высоко над головами стоящих на холме мужчины, юноши и мальчика.
Никто из троих даже не шевельнулся.
Первыми упали кони, повалились, увлекая за собой всадников. Кто-то успел подняться, кто-то нет. Кто-то закричал – прошло мгновение, может быть, два; по рядам поверженной армии прокатился не то хрип, не то сдавленный стон. Заколебался под луной воздух, ставший вдруг очень жарким.
И снова сделалось тихо и неподвижно.
Под луной, устилая вытоптанные поля, мешками лежали пришельцы. Их дряблая кожа складками стекала к подбородкам, к огромным хрящеватым ушам. Ветер срывал с черепов седые волосы, подбрасывал к небу, и издали казалось, что на поле боя отцветают одуванчики.
Мальчик стоял, дыша ртом. Бесконечно дряхлые, седые лошади лежали вперемешку с людьми, одновременно умершими от старости. И странно выглядели рядом с этими немощными трупами их блестящие мечи, копья, их натянутые луки. Кольчуги своим весом проламывали истончившиеся грудные клетки, то там, то здесь слышался хруст…
– Уходим, – сказал мужчина. – И помни: тебя здесь не было, Осот.
* * *Мы молчали. Покойник в провисшем гамаке отбрасывал множественную тень – по числу факелов.
Я мог оборвать это молчание прямо сейчас – вместе с нашими жизнями. Я медлил не потому, что боялся; дряхлый барон, жертва веснара, напомнил мне кошмары моего детства. Я не хотел отягощать свои небесные корни еще и этой смертью. Поэтому ждал, чтобы маг ударил первым.
Он был моих примерно лет. Поджарый. Черноволосый. Вероятно, очень могущественный – никогда раньше я не видел, чтобы на магическом йолльском кольце так горел и светился перламутр. Говорят, стальные кольца куют на далеком острове, а цветные пластинки для них поставляют морские нелюди, у которых нет ни глаз, ни рта…
– Зачем ты явился на мою землю? Что ты забыл в Цветущей, мясоед?
– Моя земля там, где утверждаю свой закон. Даже если ты убьешь меня, закон здесь останется йолльский, и ты ничего не можешь с этим сделать.
– На небесном поле, где прорастут мои корни, не действуют земные законы. А тебя – тебя не будет нигде, мясоед. Твоя дряхлая плоть удобрит поля Цветущей. Чем тебе поможет йолльский закон?
Маг ухмыльнулся. Он тоже не боялся смерти.
– Вспомни, – сказал я. – Здесь, поблизости, ходит еще один веснар, и ни ты, ни я не знаем, кто это.
Его ухмылка застыла на губах.
– Это он убил барона, – продолжал я. – И, вполне возможно, станет убивать еще. Что ему йолльский закон?
– Растения, – он облизнул губы. – Хищные твари, напоказ смирение, внутри – подлость. Убийцы невинных людей…
– Мясоеды – не люди. Как и те, кто вам служит – ваши рабы и пища.
– Это животные! Не рабы и не пища, это лошади, коровы, кролики, овцы, свиньи, ослы, собаки!
Я вдруг понял, что говорю с ним по-йолльски. На языке Цветущей до сих пор нет слов, чтобы обозначить все многообразие йолльской нелюди. И еще я понял – с удивлением – что он тоже не хочет убивать первым. И что он вовсе не так спокоен, как полагается магу.
* * *Те, кто впервые сошел на Цветущей с огромных кораблей под синими парусами, поначалу благодушествовали. Их мир был устроен по-другому: там сильный подминал слабого, и, добившись покорности, делал его частью этого мира. Без излишней жестокости, без напрасных смертей: йолльцам нужны были не трупы, а подданные. Они любили своих лошадей и собак, берегли их и хлестали кнутом только в крайнем случае – понуждая к покорности. Они кормили своих кроликов, овец и коров, а потом, когда приходило время, резали их и съедали. Они занимались науками и искусствами, строили огромные корабли и отправлялись в плаванье, и на каждом новом острове заново воссоздавали свой Йолль – таким, каким хотели его видеть.
Явившись на Цветущую, они поступили, как всегда. Им казалось естественным, что жители острова, не знающие оружия, немедленно покорятся людям со стальными мечами и дальнобойными луками в руках.
Так оно поначалу и вышло.
Все живое на Цветущей имеет корни в земле. Все, кроме человека. Человек волен выбирать себе место, жену и дом, волен выбирать себе ремесло и жизнь – его корни не привязывают его к земле, но привязывают к небу. После смерти, мы все прорастем на небесном поле – тот, чьи корни целы и здоровы, раскинется от звезды до звезды. Чьи корни подточены ложью, завистью, ненавистью – будет чахнуть. А того, чьи корни сгнили еще при жизни, не будет нигде, он исчезнет из мира, распадется прахом…
Когда новые люди высадились на берег, ведя в поводу огромных четвероногих людей с продолговатыми головами, выпуская на траву мелких людей, покрытых шерстью, и рогатых людей, издающих странные мычащие звуки – жители Цветущей были потрясены. Давние легенды говорили, что далеко-далеко за морем живут люди иной породы, совершенно не похожие на обитателей Цветущей. Тем не менее они остаются людьми: ведь у них нет видимых корней, а значит, есть невидимые, соединяющие с небом. И жители Цветущей встретили всех пришельцев, как подобает встречать людей.
Это потом оказалось, что чужие двуногие люди убивают четвероногих – себе в пищу. Запрягают в повозки, седлают их и ездят верхом. Заставляют пахать землю с утра до ночи, привязывают и бьют. В представлении жителя Цветущей это было немыслимо – ведь и те, и другие были связаны с небом невидимыми корнями!
Йолльцы потешались над жителями Цветущей, когда те пытались заговорить с лошадью или коровой, когда приглашали в дом собаку, как дорогого гостя. Это не люди, объясняли йолльцы (к тому времени в прибрежных районах почти каждый житель знал десяток йолльских слов, а некоторые – по целой сотне). Так в обиход вошло – на языке Цветущей – слово «нелюди»…
Тем временем пришельцы вели себя все более своевольно. Захватывали земли, постройки, сами назначали цены на хлеб, не желая слушать ни местных купцов, ни земледельцев. Община прибрежного города Заводь собралась и постановила – отказать пришельцам в гостеприимстве. Но йолльцы посмеялись над посольством горожан, а депутатов побили кнутом – несильно, в назидание – и отпустили.
