Наталья некрасова - Великая игра
Государь считал, что наследнику лучше обучаться вместе с другими высокородными юношами, чтобы потом они стали ему не просто друзьями, но и верными помощниками в делах правления. Кроме того, соперничество всегда способствует совершенствованию юного разума, духа и тела. Государь Тар-Кирьятан, человек гордый и решительный, желал, чтобы сын его был первым во всем. Беда заключалась в том, что наследник был вторым. А благо — в том, что Эльдарион, будучи во всем первым, даже не помышлял о том, чтобы стать первым в Нуменоре. Никому и в голову не пришла бы такая мысль — кроме государя Тар-Кирьятана. Возможно, потому, что он сам некогда вынудил своего отца передать ему власть до срока. Но от этого Нуменор только выиграл.
…Они стояли между небом и землей. Вверху спокойно и бесстрастно-мудро сияло бескрайнее небо, внизу переливалась зеленым, коричневым и желтым, словно шкура гигантского невиданного зверя, земля. Нуменор. Земля, которую вытянула со дна моря огромная рука, схватив за шкирку, будто щенка.
Они стояли лицом к закату. Нуменор, гигантский корабль, идущий в край Великих.
Орлы кружили в вышине. Очи Манвэ.
Тишина и ветер. Дыхание Манвэ.
Спокойствие, благоговейное спокойствие, проникающее во все поры, растворяющее все твое существо, и ты ощущаешь нечто высшее, более великое, чем просто жизнь.
Эльдарион трепетно ценил такие мгновения — когда вдруг останавливаешься среди суетного мельтешения жизни и поднимаешь взгляд к торжественно-спокойному небу. В такие мгновения забываешь все, неотложные дела и великие стремления становятся чем-то докучным и ничтожным, и ты начинаешь слышать отзвук того, прежнего, неискаженного мира.
«Ведь еще что-то осталось, Отец? Ведь есть надежда? Ведь не может быть искажено все, совершенно все, да, Отец?»
В такие мгновения ему хотелось плакать.
Эрулайталэ.
Слова государя падают и тишину мерно и весомо, и ветер носит их куда-то. В обитель Великих?
Юноша не ощущает себя. Только ветер, который вот-вот подхватит, унесет, эта странная, мучительно-желанная истома, от которой слезы выступают на глазах, и хочется взлететь…
«Единый, Твой ли голос я слышу? Ты ли здесь? Эта благоговейная тоска, это стремление к чему-то — это Ты? Это Ты говоришь со мной? Единый, я не испытывал никогда ничего подобного. Это выше всего, что я знал… Чего ты хочешь от меня, Отец?»
— …И славен будь Ты, возвысивший Нуменор над всеми землями людскими…
«Нуменор… Нуменор…» — шепчет ветер, и юноша молча плачет, охваченный внезапным порывом счастья.
«Нуменор. Я распахиваю себя тебе, Нуменор. Соленая вода твоего моря плещется в моих жилах, твой прибой бьется в моем сердце, и глаза мои цвета твоего моря…
Ты — мой мир. Ты — весь мир, но ты еще этого не знаешь, мой Нуменор. Я сделаю это для тебя. Я».
Вспышка.
Кто-то трясет его за плечо.
— Эльдарион! — горячий шепот в ухо. — Что с тобой?
Юноша непонимающе смотрит широко открытыми глазами в глаза Атанамира.
— Ты застыл как статуя. Что случилось?
Эльдарион подносит палец к губам — здесь же нельзя говорить, это святотатство.
Тогда ему было пятнадцать. Через двадцать лет восторга же не было. Была спокойная, холодная уверенность в том, что знак будет явлен. Все говорило об этом. И удача, которая словно повенчалась с ним, и уверенность в правильности своих поступков, и решимость свершать великие дела во славу Единого и Нуменора — разве такому, отринувшему все, кроме единого служения, не будет дан знак?
И он даже не взывал — он просто ждал.
Но знака не было. Может, он просто не видит? Эльдарион нахмурился. Закрыл глаза. Сосредоточился, прислушиваясь к себе, к шуму ветра, к тяжелым, ровным взмахам орлиных крыльев, к пронзительным крикам священных птиц Манвэ… Где-то должен, обязан быть знак. Что-то должно измениться.
Но ничего не менялось. В душе зашевелилось разочарование и недоумение, почти обида. В последней надежде он открыл глаза — и тут в них ударил такой ослепительный луч заходящего солнца, что Эльдарион на мгновение ослеп и согнулся от боли, закрывая лицо руками. Не закричал только потому, что это было священное место, где надлежит хранить молчание.
Перед закрытыми глазами горел, словно выжженный, огненный орел с распростертыми крылами.
Знак. Он получил знак!
Он открыл глаза, изумившись тому изнеможению, которое внезапно ощутил.
Небо закружилось в глазах, и его понесло куда-то вверх, вверх, к орлиным крикам, в гневный закат.
Он долго болел. Близкие боялись, что Эльдарион умрет или сойдет с ума, потому что он долго не говорил ни слова и вроде бы как даже не слышал — просто лежат, открыв серые глаза, глядя куда-то вдаль. Но лекари не особенно тревожились и объясняли все душевным потрясением — бывало, бывало такое с людьми на этом благом месте, и ничего странного в сем лекари не видели. И, как положено, рекомендовали покой. Тем не менее поползли шепотки, что, мол, Единый отметил его своим прикосновением, а это слишком много для человека.
А потом он однажды пробудился и стал совсем прежним. Только порой взгляд его вдруг становился неподвижным и прозрачным, а на губах появлялась отрешенная улыбка. В такие мгновения его лицо пугало, как пугает присутствие божества.
И потому государь не то чтобы опасался своего юного родича, но стал относиться к нему с подозрением. Тар-Кирьятан любил во всем доходить до сути, и то, чего он не мог понять, его настораживало. И эту настороженность он передал и сыну. Впрочем, Атанамир и сам был весьма неглуп. Пусть даже он и не был первым в учебе и воинских забавах среди избранных юношей, его первенства как наследника никто оспаривать не смел. Да это бы никому и в голову не пришло. Но он видел, как смотрят на Эльдариона и как говорят о нем. И потому настал день, когда Атанамир — уже Тар-Атанамир — пожелал удалить родича.
С глаз долой — из сердца вон. Но с улыбкой на устах.
Государь Тар-Кирьятан создал великий флот. Принц Эльдарион создал великую армию Нуменора.
Именно тогда его и стали называть иным именем — Хэлкар. Солдаты прозвали. За невозмутимость в бою, за спокойствие в час опасности. За бесстрастную справедливость. За удачливость и уверенность, за непреклонную волю. За умение находить и возвышать нужных людей и ставить их на нужные посты в нужное время.
Сам государь Тар-Атанамир втайне ревновал к его славе и был рад, что не знающий поражений воитель редко наведывается в Нуменор. Некоторые говорили: в Нуменоре — король, в Средиземье — Хэлкар. Однако это говорили лишь некоторые, и тихо. Но Хэлкар был в чем-то больше чем король, ибо его коснулась рука Единого. У него не было причины сомневаться в этом — все, что он задумывал, все, чего хотел, ему удавалось. Потому что он знал волю Единого. И ему не нужен был ни венец, ни престол. Король есть помазанник Единого, король есть Нуменор, и — да будет все во славу Его! А Хэлкар есть рука Единого, взнуздавшая мир во славу Нуменора. Ради этого он и жил.
