Елизавета Дворецкая - Зеркало и чаша
Белый конь неспешно, потряхивая гривой и фыркая, направился назад к Избране. Как расколдованная, она бросилась ему навстречу, обняла разгоряченную морду и прижалась щекой к золотым пластинкам сбруи. В эти минуты она любила священное животное, как никогда не любила никого из людей. В нем заключалась милость богов, ее победа, удача, надежды на будущее. Народ повалил на поле, все ликовали, кричали, рассматривали следы на снегу. Секач уже влез на пригорок и громким голосом объявлял порядок сбора ополчения. Не дожидаясь, пока он окончит, Избрана повела коня обратно на гору. Она была полна уверенности и чувствовала себя почти счастливой.
За обедом в гриднице царило бурное оживление, какого здесь не видали давно. Княгиня Избрана велела прямо с Конского поля звать всю дружину и старейшин за столы. Все ели, пили и веселились, и даже Секач раздобрился до того, что поднял кубок за здравие и славу княгини. Избрана в ответ послала ему через отрока один из своих золотых браслетов. На медвежью лапу воеводы тот, конечно же, не налез, но Секач спрятал его за пазуху и выглядел довольным.
В дверях толпилась челядь, лезли всякие людишки, надеясь разжиться чем-нибудь с княжеского стола, но Избрана не приказывала их гнать. Пусть сегодня все будут сыты и довольны. Только отсутствие жрецов ее тревожило. Эта братия ведь тоже не упускает случая поживиться, так почему их нет?
Громан с тремя младшими жрецами появился позже, точно хотел намекнуть, что без него настоящего пира не выйдет. Отроки расчищали им дорогу к подобающим местам, а Громан сразу остановился перед княгиней.
— Чем ты так недоволен? — весело спросила Избрана, заметив его насупленный вид. — Посмотри, как всех обрадовали добрые знамения. Перун обещает нам победу, почему же ты не весел?
— Перун обещает нам победу, но она достанется дорогой ценой, — сурово ответил Громан. Гости поутихли, и он заговорил громче, стараясь завладеть общим вниманием: — Белый конь слишком долго не мог прогнать коня Марены. Война будет долгой и трудной. Многих ты не увидишь на последнем пиру, княгиня. И тебя самой не будет в этой гриднице, когда война будет окончена!
Не веря своим ушам, Избрана наклонилась вперед и вцепилась в подлокотники.
— Да как ты смеешь, старый пень! — закричала она, от гнева забыв даже о почтении перед жрецом. — Меня не будет! Тебя самого не будет, попомни мое слово!
— Огонь Изначальный показал мне, что из похода вернется в этот дом князь Зимобор! — продолжал Громан, сверля княгиню сердитым взглядом и упираясь в дубовый пол концом посоха, точно выдерживал напор сильного ветра. — А не веришь, так возьми свое блюдо самовидное и погляди!
— Какое блюдо самовидное? — Избрана искренне изумилась.
— В каком дальние страны видеть можно, Явь, Навь и Правь![1] Тебе его на днях принесли, из чужих земель доставили.
— Какое такое блюдо? — недоуменно загудели в гриднице.
— Самовидное!
— Да где же такое у нас?
— Слышь! А скатерти-самобранки нет?
— Приснилось ему, что ли!
— Чего, а умерших дедов там можно видеть? Мне бы у дядьки спросить, где он свое серебро после Яролютова похода закопал. Говорят, целый кубок был, вот с этот ковшик, и еще там перстни-обручья всякие. Мы уж обыскались, весь двор перерыли, будь он неладен!
— Сам ты неладен, Скряба, дай послушать!
А Избрана наконец вспомнила о зеркале. Конечно, Громан говорит о нем! И как только узнал! Княгиня окинула взглядом разгоряченные лица кметей. Сорока жить не могла, пока всем не разнесла! Вот, а говорят, что женщины болтливы! Сами-то хороши! Не успела она купить зеркало, и вот уже в святилище знают, что и почем! А Громан уже нацелился на добычу. Нет, руки коротки!
— Да с чего ты взял, что это блюдо самовидное! — напустилась она на жреца. — Самое обыкновенное! Златокузнецам закажи — тебе хоть десять таких выльют.
— Прикажи его принести. И я покажу тебе в нем, что будет! Ты извела твоего брата Зимобора — я тебе покажу, как он вернется! Я тебе покажу меч в его руке! Не гневи богов, княгиня, не губи людей понапрасну, помирись с братом и отдай ему то, что его по праву! А иначе меч Марены будет в твоей руке и на коне твоем поедет Мать Мертвых!
Это было уже слишком.
— Да ты с ума сошел! — в изумлении и гневе воскликнула Избрана, едва веря своим ушам — ведь жрец при дружине обвинил ее в убийстве собственного брата. — Взять его! — крикнула она и даже вскочила на ноги. — Как ты смеешь, старый леший! Ты мне гибели желаешь! В поруб его! Чтоб тебя кикиморы взяли!
Кмети замерли с раскрытыми ртами, у некоторых в зубах были зажаты куски мяса или хлеба, что выглядело бы смешно, не будь все так потрясены. А между замершими людьми уже пробирались варяги из Хединовой дружины. Некоторые из них даже не понимали по-славянски и не могли вникнуть в суть спора княгини с Громаном, но Хедин молча сделал знак, и вот уже двое из его людей приступили к жрецу. Их задачей было действовать, а не вникать. Волхв попытался увернуться, взмахнул посохом, но Халльвард Белый ловко выхватил посох у него из рук. Громану заломили руки за спину и поволокли из гридницы. Еще несколько варягов шли по бокам и впереди, расчищая дорогу. Никто из смолян даже не решился бы прикоснуться к верховному жрецу, но варяги, с молотами Тора на шейных гривнах, не боялись его.
Трое других жрецов стояли возле своих мест, бледные от гнева и тревоги, но молчали.
— А вы что скажете? — обратилась к ним Избрана, когда Громана вытащили за дверь. — Тоже будете нам поражение в походе пророчить? Тоже будете спорить с Перуном, который пообещал мне удачу и победу?
— Воля твоя, княгиня, — сумрачно, стараясь не терять достоинства, ответил ей Здравен. — Коли белый конь черного коня победил, значит, победа за тобой будет.
Избрана нашла взглядом Халльварда и кивнула. Варяг подошел и подал ей резной посох верховного жреца. Придерживая тяжелый дубовый посох в стоячем положении, Избрана наклонила его верхний конец в сторону Здравена.
— Возьми! — коротко приказала она.
Здравен в недоумении оглянулся на двух других жрецов, но они отвели глаза. Верховного жреца всегда выбирало само святилище, а потом проводились обряды, чтобы узнать, не противоречит ли выбор воле богов. Никогда еще не было такого, чтобы верховного жреца назначал князь. Но спорить с княгиней сейчас казалось так же глупо и опасно, как идти по реке против ледохода.
Нерешительно приблизившись, Здравен еле-еле посмел прикоснуться к навершию посоха. Но ничего не случилось — гром не грянул, молния не пала с небес. Посох не вспыхнул, когда Здравен его взял, и нижний его конец не прирос к дубовым плахам пола. Кмети закричали, сначала неуверенно, потом дружно и радостно, приветствуя нового верховного жреца. Здравен отошел с посохом, бледный, вытирая холодный пот со лба, и совсем не радовался своему неожиданному возвышению.
