Лев Гроссман - Земля волшебника
— М-мм. — Санлерленд — или Перл, ведь теперь они могли называть друг друга по имени — похлопала его по рукам, как в детской игре, и искры пропали. Потом отрезала у него прядь волос и сожгла над жаровней. Они пахли, как паленые волосы. — И тут ничего.
Теперь ей стало не до любезностей — задача поглотила ее целиком. Приказав Квентину ходить задом наперед по всей комнате, она принялась рассматривать его в дымчатые линзы, как не желающую складываться цветочную композицию.
— Почему это так трудно для вас? — спросил Квентин, стараясь ни на что не наткнуться.
— Не смотрите через плечо.
— Почему вы никак не можете определить мою специальность?
— Причин может быть несколько. — Она заправила за уши свои прямые светлые волосы и поменяла линзу. — Возможно, она просто скрыта. Некоторые дисциплины не желают открываться по природе своей. Возможно также, что специальность узкая, практически бесполезная, и ее трудно рассмотреть за фоновым шумом.
— А если это что-то редкое? — Квентин наткнулся на табурет. — Такое, что никому еще не встречалось?
— Все может быть.
Квентин всегда завидовал Пенни, чьим редким — уникальным, возможно — даром были путешествия между разными измерениями, но гон Перл давал понять, что дело в чем-то другом.
— А помните, как у меня искры из пальцев сыпались?
— Конечно. Как же я сразу не вспомнила! Станьте смирно. — Она извлекла из ящика тяжелую, окованную медью линейку с незнакомыми Квентину символами. — Закройте глаза.
Он закрыл, и пальцы правой руки тут же прошило болью. Квентин зажал их между коленями и даже «ой» сразу выговорить не смог. Он думал, что лишился их навсегда, но они, хотя и сильно покрасневшие, были на месте. Сандерленд нанесла удар острым ребром линейки.
— Извините. Боль часто способствует полезным открытиям.
— Знаете что? Я предпочитаю остаться в неведении.
— Не волнуйтесь, я все уже выяснила. Какой вы, однако, неженка.
Потому что не любит, когда его бьют по костяшкам? Квентину вдруг захотелось остановить Перл, листавшую толстенный, напечатанный мелким шрифтом справочник. Он не готов был расстаться с привычным обликом мага без специальности, и если она сейчас скажет, что он такой же, как все…
— У меня была хорошая версия относительно вас. — Перл вела пальцем по странице. — В тот первый раз у вас специальности еще не было: вы всегда казались мне немного инфантильным для своего возраста, недостаточно развитым эмоционально.
Надо же. Как видно, не только его влюбленность была заметнее, чем он полагал.
— Я, наверно, поздно достиг расцвета.
— Вот оно, — хлопнула по странице Перл. — Починка мелких предметов.
Он, честно говоря, надеялся не на это.
— Стульев, скажем?
— Думаю, еще меньше. Ну, не знаю… кофейных чашечек. Вы уже это делали? Склеивали что-нибудь, восстанавливали?
Может, и делал — сам не замечая того.
— Возможно. Не знаю.
Починка мелких предметов… ничего сексуального. Новые горизонты вроде путешествий между измерениями, власти над молниями и вызова патрона так и не открылись ему. Жизнь безжалостно лишала Квентина иллюзий относительно себя самого. Отнимала их одну за другой, срывала как мокрые тряпки, оставляя его нагим и дрожащим, но он не собирался умирать от гипотермии. Не сексуально, зато реально. В постфиллорийской жизни фантазии ему не нужны. Отказавшись от мечты, он наконец-то поймет, что в жизни есть не только она, и научится ценить простую, грубую повседневность. За последнее время он много узнал о себе, и в знании этом, хотя и болезненном, присутствовал элемент облегчения. То, чего он боялся всю свою жизнь, при ближайшем рассмотрении оказывалось не таким уж и страшным — а может, он сам оказался крепче, чем всегда думал.
Из физиков его, во всяком разе, не выгонят. Что такое ремонт мелких вещей, как не физика.
— Все, свободны, — сказала Перл. — Фогг, возможно, даст вам группу мелкой починки на первом курсе.
— Очень может быть, — согласился Квентин.
ГЛАВА 3
Они как в воду глядели.
Квентин надеялся, что учительская карьера принесет ему удовлетворение. Удовольствия от нее он не ждал, но получил и его в виде бонуса.
Пять дней в неделю, в девять утра, он становился перед своими студентами с мелом в руке, видя на их лицах ужас, полное отупение, скуку — ничего более. Должно быть, он и сам в студенческие годы так выглядел. Будучи одним из многих, ученик склонен забывать, что профессор хорошо его видит.
Первая его лекция не имела успеха. Квентин заикался, повторялся, терял нить и замолкал, пытаясь вспомнить, к чему он, собственно, вел. За свою пару он намеревался охватить десять пунктов, но из боязни слишком рано закончить растянул первый на полчаса и проделал галопом девять оставшихся. Учительству, как и всему на свете, следовало учиться.
Постепенно, впрочем, ему стало ясно, что он по крайней мере знает, о чем говорит. Не особенно удачливый в жизни и в любви, он тем не менее обладал обширным запасом практических сведений в области сверхъестественного; требовалось всего лишь переложить эту информацию из своей головы в головы первокурсников, делая это должным порядком. На правление волшебным королевством не очень похоже, но Филлори, признаться, в нем не так уж нуждалось и управлялось большей частью само собой. Другое дело эти ребята: без него они потонут в магической азбуке. Им он был нужен, и сознавать это было приятно.
Помогало и то, что он теперь знал свою специальность. Он всегда считал себя неплохим магом, но в расплывчатом смысле, и лишь теперь понял, для чего приспособлен. Стоило дать Квентину что-нибудь сломанное, оно приходило в себя, как после дурного сна, и вспоминало, чем было раньше. Безнадежно разбитая кофейная чашка обретала былую уверенность. «Я не всегда была такой, нет! — будто бы говорила она. — У меня была ручка, и я удерживала жидкость в себе, не проливая ничего на пол».
Небольшая помощь со стороны Квентина, и она снова делалась прежней. Он уже и забыл, как любит колдовать, даже по столь мелким поводам. Чародействуя, ты как будто находишь слова, которые всю жизнь вертелись на языке, не даваясь тебе — и вдруг вспомнились. Правильное заклинание вызывает точно такое же чувство: вот что я имел в виду, вот что хотел сказать. От него требовалось только объяснить это ученикам. Предполагалось, что он, как штатный преподаватель, должен также вести исследовательскую работу, но темы для нее он пока не нашел и ограничивался преподаванием. Пять дней в неделю: лекция в девять, практические занятия в два.
Профессорская жизнь Брекбиллса, в которую он параллельно входил, от студенческой отличалась не так уж сильно. Домашнюю работу он больше не делал, зато готовился к лекциям, и хорошо — чем еще заниматься по вечерам? Со студентами он, как и положено, вне учебных часов не общался, а коллеги, намеренно или нет, пока что предоставляли его самому себе.
