Ольга Романовская - Песочные часы
Но, разумеется, тогда я не знала ни слова по-араргсски, да и о происхождении сойтлэ имела самое смутное представление.
Кто этот человек, что ему от меня нужно? Оказалось, встать, умыться и выйти в один из внутренних дворов, где, зябко подергивая плечами под дешевыми шерстяными накидками, уже сгрудились остальные приобретения торговца в кожаной куртке.
Сам он появился минут через пять, пересчитал нас, критически осмотрел и велел связать веревкой в одну цепочку. Так, словно стадо, нас вывели за пределы внутренних стен крепости. Сбежать не было никакой возможности. Во-первых, охранявшие нас слуги торговца, строго следившие за тем, чтобы мы не нарушали строй. Провинившаяся получала толчок в спину рукоятью плети, если сбилась с шага, и несильный, чтобы не осталось следов, удар плетью за попытку заговорить с товарками или отклониться с невидимой прямой линии. Во-вторых, охрана, замыкавшая нашу цепочку: пятеро мускулистых мужчин со зверскими рожами. В-третьих, крепостной гарнизон. Не хотелось получить пулю или болт.
На голом пространстве между каменными стенами и земляным валом нас ожидала странного вида повозка — огромный ящик с дверцей. Проще говоря, клетка.
Нас развязали и по очереди втолкнули внутрь. Лязгнул засов, и мы оказались в кромешной темноте.
Сидя на полу, всем телом ощущая неровности дороги, мы гадали, сколько часов провели в пути.
Время от времени возок останавливался, чтобы позволить нам под присмотром кого-нибудь из охранников сходить по нужде. Не всем вместе, по очереди. На ногу наматывалась бечевка, конец оставался в руках сопровождающего. Насвистывая, он неторопливо шагал к ближайшим кустикам, подталкивал к ним девушку и, спасибо на этом, отворачивался, оставляя бечевку натянутой до предела. Таким образом, если бы мы попытались от нее избавиться, он бы сразу почувствовал по изменившейся силе натяжения.
Трижды в день нас кормили, обильно, но очень просто. Каша, хлеб, курица, какие-то овощи, похлебка. Вилок, разумеется, не давали, так что приходилось довольствоваться ложкой или есть руками.
Спали мы в том же возке, когда как наши надсмотрщики нежились в постели. По гомону голосов мы догадывались, что повозка периодически останавливалась на постоялых дворах, где простаивала либо до окончания трапезы араргцев, либо до утра. Только так, да еще по походам 'в кустики' мы и определяли, какое сейчас время суток.
Я снова увидела солнце примерно через неделю, когда партию 'чужеземных рабынь деала Себра' выгрузили во дворе какого-то дома, судя по всему, находившегося на окраине большого торгового поселения. Вернее, это даже был не дом, а целый комплекс построек, наподобие городской усадьбы. Место, где деал Себр ('деал' — вовсе не титул или вежливое обращение, а всего лишь обозначение рода занятий человека — 'торговец') выставлял свой товар 'лицом'.
Свет больно резанул глаза, облегчая задачу нашим конвоирам. Нас по очереди взваливали на плечи, как мешок, и несли к крытой теплой купальне, где, игнорируя протесты, раздевали и загоняли в воду, бросив туда кусок мочалки и мыло. Расхаживавшая по бортику мужеподобная женщина кричала на нас и требовала, чтобы мы немедленно смыли с себя дорожную грязь, 'ибо негоже оскорблять покупателей прикосновениями к вашим вонючим телам'. Упоминание о прикосновениях вызвало волну панического ужаса в животе. Воображение услужливо нарисовала сценки, одна омерзительнее другой.
Когда вода в купальне потемнела, нам разрешили вылезти на дощатый пол и вытереться одинаковыми серыми полотенцами. Наше белье и наша одежда бесследно исчезли, вместо них лежали подобранные по размеру черные трусики, которые больше открывали, чем скрывали, полупрозрачные белые туники без рукавов до середины бедра, застегивавшиеся на плече, и легкие сандалии. Еще там были странные приспособления, напоминавшие открытый каркас верха бюстье, которые командовавшая нами женщина велела надеть всем, у кого грудь не держала форму.
В этом наряде я ощущала себя крайне некомфортно, все равно, что голой. Зато, окинуть нас взглядом, деал Себр остался доволен и велел отвести нас в просмотровый зал.
Это было большое светлое помещение с невысоким, покрытым ковром, помостом и чем-то вроде крохотной купели. По периметру зала были расставлены кресла и столики с выпивкой и легкими закусками. Нам же полагались высокие, самой простой конструкции табуреты, на которых чувствуешь себя курицей на насесте.
Радовало то, что сесть мы были вольны, как угодно. Я предпочла так, чтобы ни грудь, ни трусики так предательски не просвечивали через легкую ткань: то есть сгорбилась, упершись ступнями в перекладину табурета, прижала колени к животу, а руки скрестила на груди. Низко опустила голову, спрятав лицо за волной влажных волос.
Прозвучала мелодичная трель, и зал наполнился голосами. Я не смотрела на вошедших, мне было не до этого. Просто хотелось взять и умереть, раз уж сбежать не удастся, лишь бы избежать этого позора.
Торговец, купивший нас в распределительном лагере интендантской службы — так официально именовался форт, в который нас доставили из Кевара, — заливался соловьем, в красках расписывая прелести кеварийских девушек, особо подчеркивая наличие в нас крови альвов. Ему задавали различные вопросы, в основном интересовались местностью, где нас захватили, происхождением, здоровьем, почему-то составом семьи.
Потом все пришло в движении: покупатели поднялись со своих мест, осматривая товар, то есть нас, внимательно изучали личные карточки. Сквозь пелену волос я видела, как некоторых девушек выводили на помост, задирали им туники, что-то рассматривали, потом брезгливо споласкивая руки в купели. Расторопные служители окунали туда же мягкие тряпочки и протирали те места на теле рабынь, которых касались потенциальные хозяева. Радовало то, что унизительной процедуре осмотра подвергались не все.
— Так, а тут у нас что? — я вздрогнула, услышав мужской голос над своим ухом. — Посмотрим: из княжества Кевар, семнадцать лет, нетронутая…. Продается, как торха. Личико покажи, торха!
Я не спешила выполнять его просьбу, за меня это сделал расторопный слуга торговца.
Передо мной стоял высокий, выше моего отца на целую голову, крепкого телосложения араргец с собранными в высокий хвост черно-палевыми волосами (где-то до половины длины они были черными, а дальше начиналась рыжина). Одежда выдавала в нем дворянское происхождение. Ткань камзола отливала синевой полночного неба. Я невольно залюбовалась, пытаясь понять, из чего же он сшит.
— Симпатичная, — цокнул языком араргец. — Цвет кожи хороший. Грудь какого размера?
