Анджей Сапковский - Владычица озера
— Нет ни одного портрета Цири. — Голос маленькой чародейки был суровым до сухости. — Ни здесь и нигде в мире. Не сохранилось ни одного портрета, ни одной миниатюры, написанных кем-либо, кто мог бы Цири видеть, знать или хотя бы помнить… На портрете en pied изображена Паветта, мать Цири, а написал его краснолюд Руиз Доррит, придворный художник цинтрийских королей. Известно, что Доррит написал портрет десятилетней Цири, тоже en pied, но полотно, носившее название «Инфанта с борзой», увы, погибло. Однако вернемся к легенде, твоему к ней отношению и тому, как, по-твоему, легенда должна заканчиваться.
— Она должна заканчиваться хорошо, — ответила с задорной убежденностью Кондвирамурса. — Добро и справедливость обязаны восторжествовать, зло должно быть примерно наказано, любовь — соединить любящие сердца до могилы. И никто из положительных героев, черт побери, не имеет права погибнуть! А легенда о Цири? Чем заканчивается она?
— Вот именно, чем?
Кондвирамурса на мгновение онемела. Она никак не ожидала такого вопроса, ей почудилось в нем испытание, экзамен. И она молчала, чтобы не попасть впросак.
«Как и чем заканчивается легенда о Геральте и Цири? Это ж любому ребенку известно!»
Она смотрела на выполненную в темных тонах акварель: неуклюжая лодка плывет по затянутому испарениями озеру. На лодке, с длинным шестом в руках, стоит женщина, написанная лишь в виде темного силуэта.
«Именно так заканчивается легенда. Именно так».
Нимуэ читала ее мысли.
— Я бы остереглась утверждать столь категорично, Кондвирамурса. Это вовсе не так уж однозначно.
***— Еще будучи ребенком, — начала Нимуэ, — я, четвертая дочь деревенского колесника, слышала эту легенду от странствующего сказителя. Минуты, проведенные в нашей деревне Посвистом, стариком-бродяжкой, были прекраснейшими минутами моего детства. Можно было отдохнуть от работы, глазами души увидеть сказочных див, далекий мир… Мир прекрасный и чудесный… Еще более далекий и чудесный, чем даже ярмарка в городке, до которого от нас было целых девять миль…
Мне тогда было лет шесть-семь. Моей старшей сестре — четырнадцать, и она уже успела нажить себе горб от постоянного вязания. Ведь надо было на что-то жить. Бабья доля. К этому у нас готовили девочек с младенчества. Горбатиться. Вечно горбатиться. Горбатиться и сгибаться над вязанием, над ребенком, под тяжестью живота, который тебе заделывал парень, едва ты успевала оправиться после предыдущих родов.
И вот эти-то дедовы байки разбудили во мне желание узнать нечто большее, чем горб и изнурительная работа, мечту о чем-то большем, нежели урожай, муж и дети. Первой книжкой, которую я купила на деньги, вырученные от продажи собранной в лесу ежевики, была легенда о Цири. Версия, как ты это красиво назвала, упрощенная, «шпаргалка» для детей, ad usum delphini. Такая «шпаргалка» была в самый раз для меня. Читала я неважно. Но уже точно знала, чего хочу. А хотела я быть такой, как Филиппа Эйльхарт, как Шеала де Танкарвилль, как Ассирэ вар Анагыд.
Нимуэ посмотрела на рисунок гуашью, изображавший погруженный в мягкий кьяроскуро дворцовый зал, стол и сидящих за ним женщин.
— В Академии, — продолжала Нимуэ, — в которую я попала, кстати сказать, лишь со второй попытки — из всей истории магии меня занимали только деяния Великой Ложи. На то, чтобы читать что-либо ради удовольствия, у меня вначале, разумеется, не хватало времени, приходилось… вкалывать, чтобы… Чтобы не отставать от графских и банкирских доченек, которым все давалось играючи и которые посмеивались над деревенской девчонкой…
Она замолчала, с хрустом выламывая пальцы.
— Наконец я нашла время для чтения, но тут выяснилось, что перипетии Геральта и Цири занимают меня гораздо меньше, чем в детстве. Возник такой же, как и у тебя, синдром. Как ты его назвала? «Супружеские обязанности»? Так было до того момента…
Она замолчала, потерла лицо. Кондвирамурса с изумлением заметила, что у Владычицы Озера дрожит рука.
— Мне было, вероятно, лет восемнадцать, когда… когда случилось нечто такое, что заставило меня вновь заинтересоваться легендой о Цири. И тогда я взялась за нее серьезно, так сказать, научно. Посвятила ей жизнь.
Адептка молчала, хотя внутри у нее все прямо-таки кипело от любопытства.
— Не прикидывайся, будто не знаешь, — жестко сказала Нимуэ. — Всем известно, что Владычицу Озера снедает прямо-таки болезненная страсть, связанная с легендой о Цири. Кругом только и слышишь, что неопасный вначале бзик переродился у меня во что-то похожее на наркозависимость или даже манию. В этих слухах много правды, дорогая моя Кондвирамурса, много правды! А ты, коли уж я взяла тебя в ассистентки, тоже заразишься этой же манией и зависимостью. Ибо таковы мои требования. Во всяком случае, на время практики. Понимаешь?
Кондвирамурса согласно кивнула.
— Тебе только кажется, будто понимаешь. — Нимуэ взяла себя в руки и немного остыла. — Но я тебе это поясню. Постепенно. А когда время придет, объясню все. А сейчас — отдохни…
Она осеклась, глянула в окно, на озеро, на черный штришок лодки Короля-Рыбака, четкий на золотом мерцании вод.
— Пока отдохни. Осмотри галерею. В шкафах и витринах найдешь альбомы и картоны графики, все они тематически связаны со сказанным. В библиотеке собраны все версии легенды, а также большая часть научных разработок. Посвяти им немного времени. Смотри, читай, концентрируйся. Я хочу, чтобы у тебя набрался материал для сна. Зацепка, как ты выразилась.
— Я это сделаю. Госпожа Нимуэ…
— Слушаю.
— Два портрета… Ну, те, что висят рядышком… Тоже не Цири?
— Я же тебе сказала: портретов Цири не существует. Ни одного, — терпеливо повторила Нимуэ. — Более поздние художники изображали ее исключительно в массовых сценах, каждый в меру собственной фантазии. Что касается этих портретов, так тот, что слева, тоже скорее вольная вариация на тему, поскольку представляет нам эльфку Лару Доррен аэп Шиадаль, особу, которой художница знать не могла. Ибо художницей была знакомая тебе, вероятно, по легенде Лидия ван Бредевоорт. Одно из уцелевших полотен, написанных маслом, еще висит в Академии.
— Знаю. А второе?
Нимуэ долго смотрела на картину. На образ худощавой девушки со светлыми волосами и грустным взглядом. Одетой в белое платьице с зелеными рукавчиками.
— Ее писал Робин Андерида, — сказала она, отворачиваясь от полотна и глядя прямо в глаза Кондвирамурсе. — А кого он изобразил… Это скажешь мне ты, сновидица и онейромантка. Выясни это. И расскажи мне твой сон.
***Мэтр Робин Андерида первым заметил приближающегося императора и согнулся в поклоне. Стелла Конгрев, графиня Лиддерталь, встала и сделала реверанс, быстрым жестом приказав проделать то же сидевшей в резном кресле девушке.
