Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка
Впереди крылом бабочки колеблется огонек. Потайной фонарь! Простенький: пять стенок и сальная свеча. А позади — мрак, который возле огня всегда гуще.
— Привет, Тристан, — говорит сестра. В темноте не видно, но уши наверняка дернулись вперед. Теперь кажется, что они у нее всегда были, настолько подходят. — Вижу, мои рассказы пригодились.
— Привет, Майни, — откликается темнота ломающимся голосом, — это что за взрослая с тобой?
— Моя сестра, моя крестная, моя подруга… И она не настолько взрослая, чтобы с ней было неинтересно. Кстати, раз я здесь — приходи завтра на ипподром к третьему часу первой стражи. Буду учить бою тебя, ну и дружину заодно. Не передумал быть рыцарем?
— Нет. Но отец все равно учит меня хирургии. Все время, что не ходит по вызовам и не корпит вместе с Брианой над книгой о тебе. Говорит, ты отличаешься — но не настолько, чтобы от этого не вышло пользы остальным.
— Это хорошо… Дай–ка фонарь!
Мерцающий и тихонько шипящий свет упал на мальчишку.
— Возмужал, — констатировала Немайн, — в плечах прибавил. Пора браться за утяжеленный меч. Мулинеты освоил?
— Ага. Показать?
Свист рассекающей воздух палки. Быстрые удары в пустоту — туда, где могла бы быть голова противника, предплечья, сжимающие оружие кисти… Удары сверху, сбоку, снизу — градом. Вспомнилось, как на расшиве сестра уклонилась от удара Эйры. Но как уклониться от такого?
— А еще я могу вот что!
Палка перелетает в другую руку. И — то же самое, но левой! Дождался одобрения. Улыбнулся.
— А ты тоже стала на взрослую похожа. Ну… статью.
Не видно, но наверняка покраснел, как вчерашняя запеченная форель!
— У меня сын.
— Ага… А почему не подросла?
— Я взрослая, Тристан. Вот такая маленькая, но взрослая…
Дети — даже прошедшие войну и работу в полевом госпитале, неуверенность чуют за милю. Если это Тристан… Сестра рассказывала. Сын врача, желает быть воином, в прошлом походе помогал отцу. Теперь его учат на хирурга.
— Совсем взрослая? Не верю!
В ответ — печальный вздох. Августине до двадцати лет, полного совершеннолетия по римским законам, несколько месяцев. Что хуже — потерять в тюрьме годы детства или раннюю юность?
— Взрослая. Но — сида! Кстати, отчего ты решил, что быть врачом и воином разом нельзя? Учебы больше, служба тяжелей… но ведь и чести больше!
— Но ведь врачи не воюют…
— Старый обычай. Времен, когда племена бриттов воевали между собой. Когда пленных щадили, а лекарь перевязывал раны чужим так же, как и своим… Теперь не так. При Честере с камбрийским войском было больше тысячи монахов. Братья собирались молиться за свое войско и помогать страждущим. Их пощадили? Сумело бежать не больше пяти десятков. Наступили иные времена, и врач на поле беспощадного боя будет выглядеть совсем иначе. Так, как бывало в иные времена…
И полилась — сказка. Страшная! В ней поднимались к небесам кручи горных твердынь, шли в бой стрелки с самострелами, выпускающими десятки пуль в мгновение ока, ползали оснащенные баллистами чудища, ничуть не напоминающие слонов Ганнибала. Драконы со всадниками на них поливали землю огнем… Анастасия сначала испугалась, потом развеселилась. Это же сказка! В таком пекле не то что человек не выживет, черт окочурится.
— Выживет, — сказала Немайн.
Спокойно, буднично — словно не только по местным суевериям она холмовая сида, разменявшая четвертую тысячу лет. Словно видела и светило ярче тысячи солнц, и громовых птиц, взлетающих выше неба голубого — в небо черное!
— Выживет, — повторила сестра, — но не всегда останется цел. Тогда и приходит время тех, о ком я и хотела рассказать. Врачей и воинов разом!
Слова. Всего лишь слова, но глаза видят сквозь темень предутреннего часа. Пали с затянутых дымом небес винтокрылые — как это? — стрекозы. Враги, обступившие последнюю позицию израненных героев, отброшены пылающими стрелами.
Сквозь гром, по трясущейся земле, спешат воины в шлемах с опущенными личинами. На черных одеждах — багряные кресты. Там, где они проходят, враг бежит. Тогда их ждет новая работа: тащить раненых к стрекозам. Чтобы вывезти из ада. Доставить в госпиталь… А чтобы дожили, в ход идут сталь хирургов, снадобья травников, ведьминские зелья.
Госпиталь! Латинское слово! Значит, все–таки выдумка, вроде книги, в которой римская галера заплыла на небо и принимала участие в битве флотов Луны и Солнца. Можно выдохнуть… Хочется смеяться, но Тристан — серьезен.
— Для меня было бы честью принять одежду с красным крестом. Эти воины — монахи?
— Нет, — сказала Немайн, — многих дома ждали семьи. Но возвращались не все… И не всегда было, куда возвращаться.
— Понимаю. Война.
Тристан повернул фонарь к девушкам. Серьезный, недетский взгляд скользнул по лицу Анастасии. Потом огонек прикрыла заслонка, и будущий рыцарь превратился в тень на фоне сереющего неба. Проговорили, сказки прослушали — рассвет на носу, за городской стеной прячется!
— Я понял, — сказал Тристан, — и я постараюсь. Когда–нибудь, Майни, я тебя вытащу.
Хихикнул, совершенно мальчишески, и прибавил:
— Или Анастасию. У нее тоже меч на поясе, пусть она и не воительница…
С тем и разошлись. Надо успеть разойтись по домам и сделать вид, что выспалась. Сестре спать всю ночь нельзя, глупое местное суеверие, но она изобразит перебирание бумаг. Короля тоже ни к чему обижать.
— Сам Гулидиен поймет, — нашептывала Немайн, — а вот его невеста… Очень самолюбивая и обидчивая особа! Хоть и воительница.
— А как это быстро определить, воительница ты или нет?
— По прическе. У воительницы — коса. Часто вплетают наконечник стрелы, но и самой косы достаточно. А ведьмы ходят с неприбранными…
— Значит, косу мне нельзя. Ведьмой тоже быть не хочу. А что значат сложные прически?
— Ничего не значат, кроме того, что женщина ничего, кроме прически, из себя и не представляет… Ах, да: в Кер–Сиди чиновницы–не–ведьмы повадились собирать волосы в хвост. Мол, служим Республике, но пером, а не мечом.
