Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 10. Сага о Хрольфе Жердинке
Бьярки внимательно оглядел Хотта. На вид ему было около пятнадцати: он был высок, но на редкость худ. Его локоны были настолько спутаны и засалены, что всякий бы удивился, узнав, что они на самом деле русые, его лицо, казалось, состояло только из острого носа и огромных глаз. Мальчишку била дрожь.
— Я строю эту крепость, чтоб спрятаться в ней от костей, что швыряют в меня, — всхлипывал он, — я уже почти з-з-закончил ее.
— Она тебе больше не понадобится, — сказал Бьярки.
Хотт съежился и прошептал:
— Ты хочешь… убить меня… прямо сейчас… господин?
— Не всхлипывай так громко, — продолжал Бьярки, но ему все же пришлось наградить заморыша парой подзатыльников, прежде чем тот затих.
Затем норвежец подхватил этого «восставшего из мертвых» и выволок наружу. До ближайших ворот в частоколе было не далеко. После короткого пути вдоль ручья они остановились там, где поток образовал небольшую заводь. Никто не обратил на них внимания. Бьярки сорвал с мальчишки грязные лохмотья, окунул его в заводь и, встав на колени, собственноручно скреб до тех пор, пока Хотт не покраснел как вареный рак. Встав на ноги, норвежец ткнул пальцем в кучу грязного тряпья и сказал:
— А это, будь добр, выстирай сам.
Хотт повиновался и, закончив стирку, поплелся, едва сдерживая дрожь, следом за норвежцем обратно в палаты конунга. Бьярки занял то же место на скамье, что и прежде, и усадил парня рядом. Хотт не мог связать и двух слов. Он дрожал всем телом, хотя чувствовал сквозь пелену страха, что незнакомец хочет ему помочь.
Опустились сумерки. Воины королевской дружины постепенно возвращались в полетал. Они сердечно приветствовали пришельца, ведь недаром двор конунга Хрольфа славился своим гостеприимством. Кто-то спросил Бьярки, зачем он сюда пожаловал.
— Я думаю присоединиться к вашей дружине, если конунг возьмет меня, — ответил норвежец.
— Что ж, считай, что тебе повезло, — сказал один из воинов, — конунг возвратился домой как раз сегодня вечером. Сейчас он трапезничает в своей башне с несколькими близкими друзьями. Завтра ты сможешь увидеть его и он, несомненно, возьмет на службу такого статного парня, как ты.
Затем дружинник покосился на съежившегося Хотта.
— Лучше столкни этого сопляка со скамьи, — предупредил он, — негоже сажать его рядом с настоящими воинами.
Бьярки вспыхнул. Дружинник, окинув его взглядом с ног до головы, решил не лезть на рожон и не задевать такого великана. Хотт попытался сбежать, но Бьярки крепко сжал его запястье.
— Сиди, — приказал норвежец.
— Но если я осмелюсь сидеть здесь, они непременно убьют меня, когда напьются, — промямлил мальчишка. — Я должен работать… Отпусти меня… Лучше я заново построю мою костяную крепость!
— Останься, — сказал Бьярки, продолжая сжимать его запястье.
Хотт уже не пробовал сбежать, ибо с таким же успехом он мог бы попытаться сдвинуть гору. Тем временем слуги разожгли костры, взгромоздили столешницы на козлы, вынесли подносы с едой и до краев наполнили рога. Бьярки и Хотт сидели в стороне. Никто из воинов не хотел занять место рядом с тем, кого все презирали и высмеивали. Чем больше они хмелели, тем более свирепо смотрели на поваренка Хотта, который должен был бы прислуживать им за столом.
Наконец воины начали швырять в него небольшие кости. Бьярки вел себя так, будто ничего не замечает. Хотт был слишком испуган, чтобы отведать мяса или меда. Норвежец, давно отпустивший поваренка, поскольку тот даже шевельнуться боялся, пил и ел за двоих. Шум нарастал: гомон голосов, треск огня, собачий лай ивой. Неожиданно в алых отблесках огня мелькнула огромная бедренная кость. Она была столь велика, что могла запросто убить человека. Бьярки перехватил ее на излете, у самой головы пронзительно вскрикнувшего Хотта. Вскочив, он прицелился в кинувшего кость, и метнул ее обратно. Она попала прямо в голову воину. Раздался хруст, и тот упал замертво.
Ужас захлестнул палаты конунга Хрольфа. Дружинники, схватив оружие, кинулись к Бьярки. Он, заслонив грудью Хотта, положил левую руку на рукоять своего меча Луви, до поры не вынимая его из ножен, и мощными ударами кулака сбил с ног сразу нескольких атакующих. Затем норвежец торжественно заявил, что хочет видеть самого конунга. Новость быстро достигла покоев Хрольфа. Они представляли собой отделанную дорогими породами дерева вместительную палату, имеющую выход на широкую галерею, которая опоясывала двор. Внутри палата была обставлена гораздо, скромнее, чем подобало жилищу такого богатого правителя. Хрольф восседал за трапезой в кругу своих приближенных — Свипдага, Хвитсерка, Бейгада и нескольких других воинов, что были с ним в летнем походе. Дружинники мирно беседовали, отхлебывая из рогов хмельное пиво. Вдруг двое стражников, вбежав по лестнице, сообщили, что какой-то воин, сильный как медведь, явился на пир и убил одного из их числа. Может быть, ему следует отрубить руки? Хрольф погладил свою золотистую бороду.
— Разве этот человек совершил убийство без всякой причины? — спросил он.
— Да… да, вроде так… — замялись те.
Так же мягко конунг поинтересовался, что же все-таки произошло на самом деле. Правда тут же выплыла наружу.
Хрольф снова уселся на скамью. Холодом блеснули его глаза, и все вспомнили, что этот хрупкий с виду мягкоголосый человек — сын Хельги Смелого.
— Не смейте убивать его, — начал конунг, и ябедники вздрагивали при каждом его слове. — К моему стыду и бесчестью, вы опять вернулись к своей дикой забаве — швырять кости в беспомощных людей. Часто я ругал вас за это, но вы не вняли. Клянусь отрубленной головой Мимира, настало время вам получить урок. Приведите сюда этого человека.
Бьярки вошел. Он выглядел совершенно невозмутимым.
— Приветствую тебя, мой господин! — сказал он гордо.
Хрольф несколько мгновений разглядывал пришельца.
— Как твое имя? — спросил он.
— Твои воины прозвали меня «Хоттова ограда», — засмеялся норвежец, — но звать меня Бьярки, я сын Бьёрна, что был сыном конунга Уплёнда.
— Какую виру ты дашь мне за моего воина, которого та убил?
— Никакой, господин. Он пал жертвой своего собственного деяния.
— М-м-м, я должен повидать его родичей… Ладно, станешь ли ты моим воином и займешь ли его место?
— Сочту за честь, мой господин. Однако Хотт останется при мне. Мы оба займем ближнее место на скамье у твоего трона. Многим твоим воинам придется сесть ниже, чем сейчас.
Конунг нахмурился.
— Не вижу никакой пользы от Хотта, — сказал он и, посмотрев снова в лицо норвежцу, добавил: — Ладно, пока он может трапезничать с моими дружинниками.
