Customer - Убей свои сны
- Вот и ладушки! – и Мореход хлопает в ладоши. Оглушительно. От этого звука небо раздергивает молния, она ударяет в палубу драккара – да так, что щепки летят, словно в древесину вонзился небесный молот. Мы разлетаемся в разные стороны стаей вспугнутых чаек – и падаем на песок.
Пляж. Город вдали дробится и стекает маревом – древние колокольни перемежаются уродливыми блочными башнями, но колокольни выглядят крепкими и добротными, а башни – покосившимися и ненадежными, точно кривые клыки.
- Хаосом пахнет… - Ноздри Мулиартех вздрагивают. – Тут посеяли зерно хаоса. И оно уже проросло. У этого мира забавные перспективы!
- Он погибнет? – с опаской спрашиваю я. Все-таки это мир Марка! Да, это его мир. Не какого-то выдуманного Аптекаря, а нашего Марка. Не слишком красивый, заброшенный, неухоженный.
Оно и понятно. Марк всегда мечтал об окружающей реальности. Он надеялся увидеть ее – во всей многоликости. Он грезил о ней, как люди грезят о выдуманных вселенных, жаждут оказаться в книге, в фильме, в картине. Он рвался в окружающую действительность всей душой, а она отвергала его, выталкивала вон, в неуютные воспоминания, в дебри страхов и сомнений, которых он не хотел и не любил. Поэтому здесь так скучно. Застывший, безжизненный, бескровный мирок.
Мулиартех делает неопределенное лицо. Не знает. Ну и ладно. Сами узнаем. И сами всех спасем. Бэтмены-водяные, блин.
Я встаю с песка, отряхиваю задницу.
- Разве нам не нужен морок? – обращается к нам Морк. – Так и пойдем – синие, перепончатые?
- Кого тут этим удивишь! – отмахивается Мулиартех. – Одеты – и довольно.
Фоморов не смутишь наготой. Мы не носим под водой ничего, что бы напоминало одежду – ни дурацких лифчиков из раковин, ни набедренных повязок из парусов затонувших кораблей, ни даже украшений, хотя на дне довольно валяется человеческих драгоценностей, чтобы покрыть себя броней из жемчугов и самоцветов с головы до ног. Но среди людей нудистских вольностей позволять не стоит. И мы, посещая сушу, неизменно сооружаем себе одежду – или хотя бы видимость одежды. Сейчас каждый из нас обряжается кто во что горазд: я – в привычные черные джинсы и серо-стальную рубашку ненапряжно-щегольского вида, Морк – в потрепанные бурые штаны и такой же жилет на голое тело, Мулиартех – в свои любимые алые шелка. Хорошо хоть не в кринолин и блонды – с нее станется. Кокетка престарелая.
- Абалдеть! – слышится из-за глыб волнолома. – Меня не научите?
Из-за камня, оправляя задранную разрезную юбку, выходит сущая лапочка – волосатоногий молодец в женском наряде. Личность явно криминального типа.
- Ты кто? – хмуро спрашивает Морк, похлопывая по бедрам в поисках ножа, которого отродясь не носил. Это нам наука. Надо обзавестись оружием. Мало ли какую пакость вытеснило сюда подсознание нашего провидца.
- Я-то? – безоблачно улыбается незнакомец. – Я Фрель. Проститут.
- Ох и не вовремя же тебя занесло на пляж, проститут Фрель, - любезно замечает Мулиартех.
- Да чего там! – беспечно машет рукой мужик в юбке. – Я невезучий. Бить будете? Ну давайте. Я привык.
* * *
Я хлопаю себя по лбу, машу руками, отгоняя летучих людоедов, а Нудд и Бог Разочарования смотрят на меня сочувственно. Сволочи. В их материальных телах питательной субстанции и на один укус не наберется – боги, сильфы, ептыть… А я, бедная вкусная земная женщина, всех собой корми! А ну брысь, сволота!
От резкого удара, взметнувшего в воздух длинный рукав моего платья - синий-синий, словно ночное небо над полоской рассвета – звенящее облако тихо опадает в посеребренную росой траву. Вот и конец комариной каморре! Я удовлетворенно хихикаю. И натыкаюсь взглядом на болезненно сморщенное лицо Бога Разочарования.
- Ты что, малыш? – ласково спрашиваю я, протягивая к нему руку. «Малыш» изо всех сил сдерживается, чтобы не шарахнуться в сторону. Его глаза опасливо провожают мою ладонь, как будто это шаровая молния, медленно проплывающая у него перед лицом.
Куда-то пропадают мысли о том, откуда в моем мире могут взяться несимпатичные лично мне насекомые (думаю, отсутствие комарья не радует местных пташек и лягушек, но у меня – да, вот такая я эгоистка! – другие вкусы), в голове только: как я это сделала? И почему Бог Разочарования боится меня?
- Поэтому ты и опасаешься норн, да? – Я продолжаю расспросы, но руку от лица своего спутника убираю. – Ведь они убивают живое нечаянным взмахом, просто оттого, что их раздосадовали?
Бог Разочарования медленно кивает.
- Я буду очень, очень осторожной. Я же не причинила тебе вреда, когда мы разговаривали в Красивой Руине? А ты меня сначала злил – и сильно. Ты слишком долго продержал нас в яме. При всей нечувствительности к холоду, голоду и сырости мои чувства все-таки были оскорблены. Ты сильно рисковал.
- Почему ты не убила меня? – медленно сглатывает Бог Разочарования.
- Потому что не хочу убивать, других объяснений у меня нет. Мне не нравится убивать. Я не стремлюсь осчастливить этот мир желанием убивать. И представлением об убийстве, как о наилучшем способе решения проблем.
- Это хорошо… - переводит дыхание моя несостоявшаяся жертва.
- Кто-то идет через лес, - бесстрастно сообщает Нудд. Его всевидящие сильфийские глаза обращены туда, откуда не доносится ни звука, ни движения воздуха. Хорошо иметь сильфа в телохранителях.
- Ну-ну, посмотрим, кто сюда ночью прется и зачем… - ворчу я, отступая в тень.
У меня нет оружия, но я сама – оружие. И тем не менее, я безоружна. Я не смогу разозлиться на человека настолько, чтобы уничтожить его физически. Я чересчур современна, благополучна и психически здорова, чтобы мечтать о крови врага, ручьем текущей с моего меча на рукава одежд. Не знаю, что бы меня заставило…
В воздухе раздается звук не громче комариного пения. Не будь я так уверена, что очистила по крайней мере эту поляну, я бы и внимания не обратила. Но это пела стрела. Крохотная, будто спица для вязания. Есть такие спицы, соединенные леской – на них шапочки вяжут. Я сама вяжу на таких спицах, когда у меня кроткое, домашнее настроение, за окном догорает длинный холодный день, и хорошо бы рядом был камин с живым, гладящим колени теплом и мурчащая от гармонии с мирозданием кошка.
И вот эта игла длиной с ладонь и толщиной в спичку торчит в глазнице Бога Разочарования. Глаза под ней уже нет – он сползает по щеке кровавой кляксой. А губы мальчика еще шевелятся, произнося умоляюще:
- Бе-ги… - и тут колени его подгибаются и он падает в траву лицом вниз, в такой позе, что и без дурацкого поиска пульса на шее и запястьях видно – труп. Человеческое тело не принимает таких кукольных, мятых, бескостных поз.
