Катерина Шишканова - Янтарин
— Не подходи ко мне!
— Да не прич-щиню я тебе вреда, — угрюмо рыкнул дракон. — Давай с-сюда с-свою лапу.
— Пошёл вон от меня. Я в твоей защите не нуждаюсь. И помощи мне не надо — ни от тебя, ни от Гельхена, ни от кого другого.
— Ч-што за чуш-шь ты городиш-шь, принцес-с-са?
Девушка сжала в кулак здоровую кисть.
— Чушь? Чушь?! Я горожу?!! А что городил ты там, на поляне, когда растекался по поводу, какая я теперь защищённая. Через твой труп, говоришь? Да плевала я на твой труп! И Мортемир плевал! И никому не надо пускать пыль в глаза, и доказывать, насколько ты крут. Ты уже зарекомендовал себя. Десять лет назад, помнишь? Никакие слова не заставят поверить, что ты действительно быстрее сдохнешь, чем спасёшь меня. Не смей говорить подобного, гадина! Всё ты врёшь, врёшь, ВРЁШЬ!!!
Янтарин молча смотрел, как кричащая девчонка шлёпнулась на колени, как, не замечая боли, сжала уже оба кулачка, как побежала-разлилась чёрная выгоревшая полоса травы. Пожухла и осыпалась… с тем же едва уловим хрустом, что и листва на деревьях на той поляне.
Она предпочла сразиться с выродками Вертэна самостоятельно, чем позвать его на помощь.
— Я не вру, — спокойно сказал дракон. Подумал и сел. — Ты з-сабыла — мы не умеем врать.
— А ты умеешь. Ты говоришь мне о том, что ты невиновен, но как я могу верить словам существа, которое и когтем не шевельнуло, чтобы спасти свою всадницу?
— Я не говорил, что невиновен. Я единс-ственный во вс-сём виноват…
— Именно!
— …и я приму любую твою кару.
Девушка сощурилась. Глаза дракона закрылись, голова склонилась к земле в знак подтверждения сказанного.
Кулаки разжались.
…кара?..
…языки погребального костра. Такие же алые, как фениксова кровь. Такие же алые, как пламя золотого Янтарина… Такие же алые, как его же глаза сегодня утром…
— Ты можешь играть в благородство и даже требовать себе наказания, но ничто не сможет вернуть мне мамы: ни слова, ни поступки. Я просто хочу, чтобы ты страдал так же, как и я. Как и мой брат. Как и мой отец.
— Что ж… — Янтарин лёг перед своей всадницей, положил морду на лапы, чтобы быть на одном с ней уровне. — Можеш-шь не переж-шивать. Ни проходит и минуты с-с того дня, чтобы я не думал, не перебирал в памяти, что я мог с-сделать и чего не с-сделал. Каждый вдох, выдох, каждый глоток воз-сдуха и вс-сякая мыс-сль…
Трава по поляне стала вспыхивать клочками, постепенно расширяя круг.
— Все твои мысли меня не волнуют. Ты всего лишь большая саламандра, которая научилась разговаривать, вот и всё.
— Ты глуха в с-своём гневе, принцес-с-са. Ты науч-щилас-сь с-слыш-шать меня, так поч-щему же ты не хочеш-шь с-слуш-шать?
— Что? Ты… обвиняешь… меня?
— Прош-шу: вс-слуш-шайся. Увидь моими глазами.
— Нет! Я не хочу смотреть на неё через твои воспоминания. Я не буду порочить память о ней мыслями её же убийцы.
— Феникс-с и дракон — единое целое. Я не хочу, чтоб ты с-смотрела на неё моими глаз-сами. Мы с-с Иволгой видели один мир. Вмес-сте… Я предлагаю увидеть, как видела она.
Он легонько коснулся её сознания. Фелиша вздрогнула, упёрлась ладонями в траву.
Сердце затрепетало, словно в предвкушении чего-то радостного. Стало легко и свободно…
…как же она любит летать… чувствовать ласковое дыхание ветра на лице… ощущать волю… в небе нет проблем — никто не требует ответственных решений, мудрых действий… никто не знает, как надоели ей эти бесконечные заседания, хитрые увёртки политиков, лесть придворных, людская зависть… небо — это свобода… быть вольной от всего — усталости, обиды… семьи… вечно юная, как огонь, как Феникс; навеки единая с Янтарином… и если с ним хоть что-нибудь…
— ВОН!!! Не смей! — Она схватилась за голову, словно стараясь закрыться от нахлынувших ощущений. — Нет, нет, нет, нет, — всё бормотала и бормотала, а плечи вздрагивали, будто не огонь плясал по кустам, а ледяной ветер хлестал в лицо опьянённой полётом королеве. — Ты не имел права, ты не должен был…
Сердце сжалось словно в тисках — раненое, полумёртвое сердце. Оно терзало из года в год, изо дня в день и из удара в удар, напоминая о том, какой ценой осталось биться в драконьей груди.
…пусть её муж заперся во дворце и не желает верить, что возлюбленная жена покинула этот мир, пусть дети повзрослели за несколько дней и уже никогда не смогут вернуться в детство, пусть покорёжил тело и душу глупый Феникс… все они смертны, а смертным присуще забывать. Но забыть самое себя невозможно. Нельзя от самого себя спрятаться. И вернуть себя невозможно. Словно без руки остался. И рана уже зажила, и жить калекой невыносимо…
Фелиша взвыла.
— Прос-сти, — тихо шепнул Янтарин. — Но ты должна з-снать… даже ес-сли не поймёш-шь…
— Убирайся, — она скрутилась калачом, подтянула под себя ноги и уткнулась лицом в сухую пожухлую траву. — Просто уйди, я не хочу тебя видеть. И слышать. Я хочу быть одна, хочу, чтобы всё было как раньше.
— Но ты никогда не была одна, Фелиш-ша, — дракон осторожно ткнулся носом в выставленные на защиту трясущиеся руки. — Мы вс-сегда были вмес-сте: ты и я. Поэтому я не с-сошёл с-с ума в Кулан-Таре, а ты… а ты вс-сё это время жила половинчатой жиз-снью и гонялас-сь за с-снами.
Слёзы хлынули ручьём, заливая лицо, руки, одежду, выжженную землю. И драконью чешую. Она обхватила его морду руками, не осознавая того. Вцепилась слабыми пальцами и просто плакала. Отталкивала, тут же прижималась снова и всё никак не могла остановиться.
— Поплачь, поплачь, — тихонько шептал Янтарин голосом Гельхена. Не было нужды говорить вслух, он и так знал, почему такими дикими и необузданными были эти слёзы. Первые настоящие слёзы последнего настоящего феникса. То, что связывало их воедино, и что никак не могло проявить себя, пока они были в разлуке, наконец-то вырвалось, взорвалось чистой энергией, позволило выплакать несчастной перепуганной девочке всю свою боль и обиду.
Настоящие воины не плачут. Фениксы умеют плакать только если они настоящие. Без своих драконов, своих половинок, они просто оболочки — резкие бездушные оболочки.
И Фелиша плакала, очищаясь с каждой слезой, осмысливая новую для неё правду, смиряясь с ней и принимая её.
И её дракон плакал вместе с ней…
Летели молча. Под крылом промелькнули обугленные пеньки небольшого леска, выжженный остов деревеньки и сухая кишка выпаренной реки. Принцесса дёрнулась, но дракон только заложил вираж, чтоб лучше разглядеть жуткую картинку, и полетел дальше.
— Нет с-смыс-сла с-спускатьс-ся, — пророкотал он. — З-сдес-сь уже неделю пусто, даже вороны пораз-слеталис-сь.
