Саманта Хант - Изобретая все на свете
— Пожалуйста, принесите мне чистое белье!
И какой-нибудь молодой человек исполняет поручение. И мое любимое «Не беспокоить» — и никто не побеспокоит. А все же, вот в такие ночи, я сижу за запертой дверью своего номера и слышу звуки из коридора — кашель, смех, разговор о чьей-то тетушке из Огасты в Джорджии. В отеле всегда кто-нибудь бодрствует. Впервые за много месяцев я засыпаю раньше, чем утреннее солнце наполняет небо голубым светом.
Однако нитроглицерин требует внимания, и потому на следующее утро меня будит резкий стук в дверь.
Альфред Нобель разбирался в нитроглицерине. В 1864 году на их семейном предприятии — химическом заводе в Швеции — случился взрыв. Взрывом убило брата Альфреда — Эмиля. Трагедия привела к двум крупным поворотам на прямом, в общем-то, жизненном пути Альфреда.
Во-первых, Альфред быстро разработал способ приглушать и контролировать взрывчатую силу нитроглицерина, смешивая его с органическими веществами. Альфред изобрел динамит. Во-вторых — французские газеты по ошибке преждевременно опубликовали некролог Альфреда, обвинив его динамит во множестве катастроф и мучений. Альфред, с удивлением прочитав собственный некролог, поскольку был еще вполне жив, был потрясен столь нелестным отзывом. Он немедленно переписал свое завещание. Он предпочитал, чтобы запомнили его щедрость, а не его взрывы. Альфред наткнулся на идею, ставшую Нобелевской премией.
— Алло? — меня вызвали к общему телефону, связь плохая, трубка трещит в ухо.
— Мистер Тесла, Питер Гран… — последнего слога не слышно. — Из «Нью-Йорк таймс».
— Да?
— Надеюсь, я первый, кто спрашивает у вас, что вы чувствуете, получив Нобелевскую премию?
— Простите?
— Вы получили Нобелевскую премию по физике, — повторяет репортер.
Я замираю, но в шумном вестибюле отеля всем не до меня. Люди тащат к вращающимся дверям груды багажа, женщины тянут за руку детей, упрямых, как мулы, оттого что загляделись на солнечные пятна на мостовой. Коридорные стоят, сложа руки, и еще один высокий мужчина, сливающийся с обстановкой холла, застыл с трубкой в руке, разинув рот, услышав новость, что он, после многих лет забвения, награжден Нобелевской премией.
Репортер продолжает:
— Да, я получил предварительное известие из Стокгольма — что вы и Томас Эдисон разделили премию за 1915 год. Двадцать тысяч долларов каждому. Что вы можете сказать?
— Томас Эдисон?
— Да? Слыхали про Томаса Эдисона? — хихикает репортер.
Я не снисхожу до ответа, зато предвижу проблему. Нобелевский комитет кое-чего не продумал.
— Нам предстоит разделить премию? — спрашиваю я.
— Так сказано в предварительном сообщении.
— Тогда вот мой комментарий, — я отворачиваюсь от суеты в темноту телефонной будки. — Меня еще официально не уведомили об этой чести. Я полагаю, честь оказана мне в признание открытия, о котором я объявил некоторое время назад — относительно передачи электроэнергии без проводов. Это открытие означает, что возможно добиваться электрических эффектов неограниченной мощности и интенсивности, так что передачи возможны не только для удовлетворения всех потребностей на Земле, но и для создания эффектов космического масштаба. Мы лишим океан его ужасов, осветив небо, чтобы избежать столкновений судов и других катастроф, вызванных темнотой. Мы сможем извлекать из океана неограниченное количество воды для орошения пустынь и засушливых регионов. Таким образом, мы сделаем плодородной почву и получим сколько угодно энергии от Солнца. Предполагаю также, что все сражения, если они не прекратятся, будут вестись электрическими волнами, а не взрывчаткой.
Слова текут непрерывным потоком. Признание! Наконец-то!
— Нет. — Я останавливаю себя. — Я впервые слышу об этом. Я мог бы назвать дюжину причин, по которым мистер Томас Эдисон заслуживает Нобелевской премии, хотя не знаю, за какое именно открытие комитет решил присудить ему эту награду.
Я снова умолкаю, чтобы перевести дыхание.
— Не уверен, что готов поверить этой новости до официального уведомления. Спасибо за звонок. — Я вежливо прекращаю разговор, вешаю трубку и возвращаюсь к себе в номер.
— Не уверен, что готов поверить, [19]— снова повторяю я.
Я верю каждому слову, сказанному репортером. Я плыву по коридорам отеля на маленьком светящемся облачке.
— Доброе утро. Доброе утро, — я улыбаюсь всем встречным.
Вернувшись в номер, я составляю в уме список прежних нобелевских лауреатов, удостоенных этой чести за развитие тех или иных моих патентов. Список не из коротких. Конечно, я поверил репортеру. Я заслужил Нобелевскую премию.
Но есть проблемы. Приз неуравновешен. С одной стороны — двадцать тысяч долларов, которые мне очень нужны. Но с другой стороны — извинения, оправдание экономной раздачи призовых денег. И Эдисон. Двадцати тысяч долларов хватит на лабораторию. Но Эдисон. Я не могу делить с ним приз. Сидя на кровати, я разрываюсь надвое, прямо посередине. Я наблюдаю, как изнутри выплывают две половинки странной формы, неуклюжие, неуравновешенные, почти увечные. Птенец? Кожа еще мокрая, пупырчатая, но это штука так грохочет и колотится, куда там птенцу. Сердце? Возможно. Мое сердце? Да. Да. Я начинаю узнавать его. Я никогда его раньше не видел, но вот оно, мое сердце, и вот что с ним сталось.
Сообщение оказалось ошибочным. По-видимому, Нобелевский комитет передумал, и 14 ноября 1915 года Нобелевская премия в области физики была вручена У. Г. Брэггу и его сыну У. Л. Брэггу за использование рентгеновских лучей при исследовании кристаллической решетки, а не мне.
ГЛАВА 14
Поскольку мы не участвуем в разделе имущества мистера Теслы, мы не имеем возможности снабдить вас запрошенными сведениями.
Искренне ваш,
Джон Эдгар Гувер, Директор Федерального Бюро Расследований— У-умм.
На стук Луизы отвечают только приглушенным «у-умм». Она принимает его за разрешение войти. Он сидит в своем единственном кресле, без ботинок, подогнув под себя длинные ноги — изящный усталый кузнечик.
— Здравствуйте!
Она останавливается в дверях, не решаясь нарушить его уединение. Он медленно поднимает голову, отворачивается в сторону, вместо того, чтобы приветствовать ее прямым взглядом. Вероятно, он за обедом съел что-то несвежее. Щеки потускнели, набрякли, как тяжелые грозовые облака.
— Здравствуйте, — отзывается он и смотрит на нее, словно удивляясь, неужели ей больше нечего делать.
