Кристофер Сташеф - Чародей в ярости. Чародей-странник
— Верно, — согласился Род. — Но что, если никто из нас не пожелает отступить? Что, если мы оба побоимся потерять лицо, утратить честь?
Саймон кивнул:
— Но если я смогу сказать: «Я не нанесу удар, потому что мой Бог велел мне любить моего врага», — то я сумею убрать кинжал в ножны, отступить и уйти и не перестану себя уважать после этого. — Он тепло улыбнулся. — Вот так мой Бог способен спасти мою «репутацию».
Род медленно кивнул:
— Как это может произойти — это я понимаю. Умом понимаю. Но для того, чтобы такое было возможно, надо быть истинно верующим человеком.
— Вот именно, — вздохнул Саймон и покачал головой. — На такое способны только святые, а уж я, дружище Оуэн, точно не таков.
Но у Рода на этот счет имелось собственное мнение.
— И все же, живя неподалеку от монастыря, я вдоволь напитался тишиной и спокойствием, а когда наступила весна, ко мне неожиданно явился один крестьянин и стал просить каких-нибудь травок для своей коровы. Она должна была вот-вот отелиться, да прихворнула. Я столько времени жил один-одинешенек, что несказанно порадовался приходу этого крестьянина. Я изготовил для него настой из нужных трав и проводил немного. Через несколько недель ко мне пришел другой крестьянин, а потом — еще один, и еще. Я радовался им и всеми силами старался завоевать их расположение, но стремился не забывать о том, чему научился у добрых моих соседей, монахов: о том, что сами люди важнее своих поступков или беспечных слов. Так я научился сдерживать свою злость и никогда не проговариваться в гневе о том, что стало мне ведомо из мыслей тех, кто меня навещал. А ведь бывало и так, что это было нелегко… С губ крестьян слетали учтивые слова, а уж что они думали про странного отшельника-лесовика… — Он улыбнулся. Добродушный хозяин постоялого двора вспоминал о себе в роли аскета-пустынника. — Но я то и дело напоминал себе о том, что это мои ближние, люди безмерно достойные. Как велико было искушение обронить порой словечко-другое про их секреты, которых они невероятны стыдились. Но я строго-настрого запрещал себе делать это. Я помогал всем — и самым бедным крестьянам, и деревенскому священнику, который поначалу относился ко мне враждебно, но потом стал уважать.
Род улыбнулся:
— Ясно… Наверное, если сумеешь поладить с теми, кто носит свою гордыню подобно мантии, то тогда уж поладишь с кем угодно.
— Вот-вот. — Саймон сдвинул брови, наклонился вперед. — Мне это удалось, удастся и тебе.
Род с минуту молча смотрел на него, но не выдержал, отвернулся и зашагал к дороге. Саймон пошел рядом с ним.
— Что ты мне советуешь? Чтобы я сдерживал свою злость, даже имея дело с таким законченном подонком, как Альфар? — Он покачал головой. — Не понимаю, как это возможно… Этот подлец принес столько горя стольким людям!
Услышав имя Альфара, Фларан спрыгнул с повозки и пошел навстречу Саймону и Роду.
— Гневайся на его деяния, — негромко проговорил Саймон. — Но не на него самого.
Род скрипнул зубами:
— Я слышу твои слова, но не могу осознать их значения. Как можно отделить человека от его поступков?
— Памятуя о том, что всякий человек драгоценен и способен отвернуться от творимого им зла, если только он сумеет осознать это.
— «Сумеет», вот именно, — откликнулся Род и еле удержался он хохота. — Но осознает ли? Насколько это вероятно, Саймон?
— Всякий способен заблуждаться.
Род покачал головой:
— Ты думаешь, что Альфар по сути хороший. Что он — самый обычный человек, но поддался искушению — обнаружил, что обладает кое-какими талантами, проникся духом мщения и впал в соблазн.
Именно так. — Саймон пристально посмотрел на Рода и нахмурился. — Разве не так обычно бывает со всеми, кто совершает дурные поступки?
— Быть может, и так, но ты забываешь о существовании Зла. Настоящего Зла. Злых духов. — Род обернулся и заметил Фларана, подумал о том, что хотел сказать, и решил в присутствии Фларана об этом промолчать. — Конечно, способность творить добро дана всем людям, но у некоторых эта способность погибает уже тогда, когда им исполняется два года от роду. Она похоронена так глубоко, что ее уж и откопать невозможно. Такие люди вырастают и взрослеют убежденными в том, что на добро не способен никто. Сами они не умеют любить и дарить любовь — вот и думают, что все, кто толкует про любовь, только притворяются. — Он вдохнул поглубже и продолжал: — Но об этом говорить не обязательно. Сейчас лучше всего подходит слово «соблазн». Альфар поддался искушению творить заведомо злые дела, потому что ему приглянулась мысль о власти. И вот теперь, когда он испытал вкус власти, он сделает все, что угодно, лишь бы не отказываться от нее. Ему все равно, кого обидеть, сколько человек убить, сколько и кому он принесет страданий. Все кажется ему лучше, чем снова стать таким, каким он некогда был — обычным, неприметным человеком, которого скорее всего мало кто любил.
Фларан замер и смотрел на Рода широко открытыми глазами.
— Но все же не забывай: он — человек, — напомнил Роду Саймон. — Разве это ничего не значит для тебя, друг Оуэн?
Род покачал головой:
— Не забывайся, Саймон. Только оттого, что ты его почитаешь человеком, он не станет почитать таковым тебя. Он на такое не способен: люди для него — не более чем стрелы для арбалета, нечто такое, что можно использовать, а потом забыть о его существовании. Он, ничтоже сумняшеся, заглядывает в чужие мысли и навязывает людям свои собственные. Неужели он не понимает, что эти люди — живые? — Род покачал головой. — Нет, не понимает, иначе не творил бы столько зла. У него явно нет совести. Он истинный злодей.
— И тем не менее он человек, — робко вставил Фларан. — Человек, а не дьявол, сударь Оуэн.
— Телом, может, и не дьявол, — проворчал Род. — Не думаю, что у него растут рога или хвост. А вот душой…
— Но душа у него есть, — умоляюще проговорил Фларан. — Понимаете… быть может, он злой человек, но все-таки… человек.
Род глубоко, с дрожью вдохнул и медленно выдохнул:
— Друг Фларан… Умоляю тебя, перестань! Я видел деяния Альфара и его прихвостней! Давай не будем говорить о его человечности.
Фларан молчал, только смотрел на Рода широко открытыми глазами.
Род забрался на козлы и взял в руки вожжи. Он ударил ими по спине Векса, и конь-робот тронулся с места.
Когда молчание стало совсем уж неловким, Род спросил у Фларана:
— А тот толстяк крикун, что был во главе толпы, — откуда он узнал о том, что ты — чародей, Фларан?
— Ну… услыхал, как про то говорили мои соседи. Наверное…
