Лис Арден - Алмаз темной крови. Книга 1
— Спасибо тебе, господин эльф, — на этот раз Сыч говорил вполне серьезно, — уж не обессудь, не умею сказать больше и пышнее…
Орк и эльф покидали Суртон вдвоем. Шакка сделал все, чтобы они ни в чем не нуждались; с умопомрачительными суртонскими церемониями и бесконечными сетованиями на то, что не обладает он, Шакка Шой Де, достойными гостей вещами, щедрый хозяин снарядил их в далекий путь. Лошади, одежда, оружие, деньги — и охранная грамота, позволявшая беспрепятственно путешествовать по суртонским землям. Не торопясь, но и не задерживаясь, миновали они границу империи, неподалеку от водопадов дивной красоты, именуемых Бородой Небесного Старца, оставили за плечами земли Шаммаха и каждый вечер с нетерпением ждали, когда же луна из бронзового гонга превратится в серебряную монету, и в воздухе повеет ароматом сосен.
Они мало разговаривали во время пути. Обсудить место ночлега, перекинуться соображениями насчет погоды, — вот и все, на что они тратили слова. Молчание вдвоем не тяготило их, тишина не угнетала. Но чем ближе спутники подъезжали к границе ничейных земель, за которой — и эльфийский леса, и предгорья Безымянного хребта, и орочьи поселения в лесах у Края Света, — тем сильнее становилось желание не отмалчиваться друг от друга, а сказать уже наконец все, что должно было сказать.
Для осеннего вечер был даже чересчур теплым; подбитые мехом плащи так и оставались увязанными в дорожные тюки. По левую сторону от дороги мелькали огоньки, ветер доносил вечерний лай собак — начинались приграничные деревни. Сыч повернулся к Хэлдару, словно собираясь что-то спросить. Ответ у эльфа уже был готов: нет, заночуем лучше в лесу, меньше будет беспокойства.
— Сложу-ка песню наугад… — совершенно неожиданно проговорил орк. Усмехнулся немного неловко и продолжил:
— Сложу-ка песню наугад
Забавы ради.
Пускай звучит ни в склад, ни в лад
В ночной прохладе.
Начну не торопясь, сквозь сон
— Сыч покачал головой -
Лягушки, дайте верный тон!
Т а к о е предложение разговора эльф не мог отвергнуть. Помолчав с минуту, он подхватил:
— И кто же я теперь такой?!
Не фаворит и не изгой,
А под какой рожден звездой —
И сам не помню…
— и впервые за последние месяцы Хэлдар улыбнулся легко и ясно -
Я феей одарен ночной
В лощине темной.
Я не тонул в ее глазах
— и орк, словно извиняясь, развел руками, -
Наверно, струсил.
Но слез — клянусь! — не вызывал
Хрустальных бусин.
Она прекрасна и умна,
Но словно льдина холодна.
У нас с подругой разный вкус,
Я не в обиде, но боюсь
Счастливым сделать наш союз
Я не сумею…
— немного помедлив, эльф оглянулся с нарочитой осторожностью и как-будто украдкой шепнул Сычу:
Сбегу-ка — пусть я буду трус! —
Да поживее!!!
Поглядев друг на друга, они с облегчением рассмеялись. И уже потом, расседлав и напоив и лесном ручье коней, они уселись у костра, на серебристых моховых подушках и не могли наговориться. Лед, растопленной немудреной песенкой, оказался совсем тонким, а под ним накопилось столько взаимного интереса, столько признаний, которые кому-то другому и в страшном сне не сделаешь, столько радостного узнавания в попутчике — истинного друга…
Сыч решил для начала вернуться в отчий дом, принять вполне заслуженную трепку и оглядеться, что к чему. Хэлдар должен был вернуть слиток солнца в родовой замок и рассказать леди Миоре, своей матери, о случившемся в лесах Нильгау. Оба понимали, что такую дружбу им придется держать в глубоком секрете и договорились оставлять друг другу весточки на одном из постоялых дворов, что между орчатскими лесными поселениями и эльфьим Заброшенным Лесом.
— … Судьба у тебя такая, брат, — вирд, как говорят наши шаманы, — доставлять владыке драгоценности, а взамен получать шиш.
— А еще в моем вирде, видно, прописано, что суждено мне выслушивать грубости от всех темнокровок, с которыми я сталкиваюсь.
Сыч и Хэлдар сидели за круглым столом, покрытым полотняной вышитой скатертью. Перед ними стояли деревянные миски с июльской земляникой, кувшин с густыми, засметанившимися поверху сливками, на плоском блюде — пирог с ягодами, несколько глиняных горшочков с медом, копченое мясо на прохладных листьях салата, тминный хлеб. Торопливо собрав всю эту благодать на стол, жена Сыча выразила надежду, что с ней они как-нибудь протянут до ужина и отправилась хлопотать на кухню.
— Ты славно устроился, брат, — эльф с удовольствием огляделся. Дом Сыча стоял между небольшой речушкой и опушкой леса, был приземист и обширен, а внутри — ухожен и уютен. И, судя по прибавившимся не домоделанным предметам обстановки (вроде ковра или изящных кованых подсвечников), спрос на мед диких пчел не исчезал и дел у Сыча не уменьшалось. Неизвестно как, но он умел договариваться с маленькими черными убийцами, испокон века обитавшими в борах близ Одайна и творившими исключительно целебный мед (одна ложка темного, прозрачного меда, разведенная в горячем молоке, — выпивая это три раза в день, можно было избыть самую жестокую простуду за неделю, а кровяной кашель — за месяц). Сыч то ли владел каким-то секретом, то ли попросту понравился пчелиной королеве, и, пользуясь этим, мог не только ухаживать за гнездами, например, переносить их в более удобные, сухие дупла сосен, но и брать соты — сколько вздумается.
— Ты говоришь это всякий раз, как приезжаешь сюда. Из этого я делаю вывод, что ты либо льстишь мне, либо тебе чего-то не хватает… даже в Лесной Страже.
— Помилуй, Сыч… и ты о том же…
— У вас с ней, в общем, разный вкус?! — хохотнул орк, подавая гостю хлеб.
— Да нет… просто я утонул в других глазах. — и, весьма довольный выражением лица сотрапезника, эльф с удовольствием принялся за еду. В Эригоне не хотелось не то что есть, дышать было неохота, земли к западу от Каджи, между герцогством Арзахельским и Одайном всегда были пустынными, так что гостеприимство сычовой хозяйки оказалось как нельзя кстати.
Видя непритворный голод друга и все еще не очень веря его словам, Сыч проглотил свои вопросы вместе с изрядным куском мяса и решил дождаться более спокойного момента. И только когда они вышли на открытое крыльцо, уселись на чистые деревянные ступени, вытянув ноги, орк сказал всего одно слово:
— Рассказывай.
И эльф послушался его. Уже солнце спряталось за верхушки сосен, удлинились и залиловели тени, и первые цикады пробовали голос, а он все рассказывал. О том, как встретил Амариллис первый раз (Сыч попробовал было закончить второй глумливый куплетец, срифмовав в непристойном четверостишии «тину» с «периной», а «лягушку» с «подружкой», но, заглянув в глаза друга, передумал); о празднике в замке Черного Лиса… и, незаметно для себя самого перейдя на шепот, о сумасшедшем счастье, подаренном девчонкой-танцовщицей; о королевской просьбе и больном городе. Но вот он замолчал и Сыч решился подать голос.
