Иар Эльтеррус - Вечер черных звезд
"Надо бы с ним поговорить, — решил Стовер. — Что-то совсем раскис мужик. Это не дело".
Учитель, как он и предполагал, отыскался в рубке своего корабля, в обществе Ими-рана и Анюты. Все трое выглядели так, словно только что кого-то похоронили — а девушка, судя по всему, еще и плакала недавно.
— Что-то случилось? — участливо спросил Стовер, присаживаясь.
— Ох… — Учитель опустил глаза. — И да, и нет, Микаэль. Честно признаться, мне как-то не по себе.
— Так в чем дело? — удивился Стовер. — Анюта, сходите в катер, принесите нам всем что-нибудь поесть, хорошо?
Девушка кивнула и вышла.
— Мне не нравится то, что мы делаем, — признался Учитель после минутного молчания. — Это… это не по-божески. Это как-то совсем уже неправильно.
— Да? — Стовер иронично поднял брови. — А что именно вам не нравится?
— Понимаете, когда это все начиналось, мы… мы действовали честно, — принялся объяснять Учитель. — Мы с детьми… мы никогда не поступали… вот так. Если мы видели, что мир чист, мы шли мимо! Пусть живет, пусть радуется, он же… О, Господи… сейчас сестра Нудга хочет уничтожить еще один мир, в котором нет и следа грязи, понимаете?
Стовер кивнул.
— Да, мне это тоже не очень нравится, — согласился он.
— Не очень нравится? — нервно воскликнул Учитель. — Не очень нравится?! Микаэль, помилуйте, но это же… это же уже не избавление лика Единого от грязи и мерзости, это уже форменное убийство!!! Как может убийство "не очень нравиться"?!
Стовер промолчал. У него к убийствам было несколько иное отношение.
— Это подло, — вдруг произнес доселе молчавший Ими-ран. — Так нельзя поступать. Это действительно подло.
— Мальчик, тебе не кажется… — начал было Стовер, но Ими-ран не дал ему договорить.
— Нет. Мне не кажется. Мне совсем другое кажется, — заявил он резко. Глаза его потемнели от гнева. — Мне кажется, что мы совершаем очень большую ошибку.
— Это какую же? — прищурился Стовер.
— Мы делаем какую-то страшную гадость, — убежденно ответил Ими-ран. — Если вы, Микаэль, еще как-то…
— Что я "как-то"? — ледяным голосом поинтересовался Стовер.
— Вы еще как-то понимаете, для чего мы эту гадость делаем, то сестра Нудга и брат Хал делают ее только потому, что им просто это нравится! — выкрикнул Ими-ран. — Я не знаю, кто там на самом деле, на этой секторальной станции, и грязь ли это вообще, но я вижу, что Бог им помогает, а нам — мешает!
— Почему ты так решил? — выпрямился Учитель.
— Да потому, что они… — Ими-ран осекся. — Они даже от Великого сумели сбежать, ведь так? И они не трогали никого. Вы все говорите, что они убивают, и всякое такое… но они ни единого мира не тронули, через которые проходили. Там все как было, так и осталось. Мы же следом шли, это же видно…
Вот так. Микаэль на секунду прикрыл глаза.
Да. Вот так вот. Причем совершенно не с той стороны, с которой он ожидал. Вот тебе и покорные дети…
— Мой дорогой мальчик, — начал он, осторожно подбирая слова и стараясь говорить максимально мягко и спокойно, насколько это было возможно. — Может быть, со стороны это действительно выглядит именно так, я согласен. Но по сути — ты все-таки не прав.
— Да нет, я прав, — в глазах Ими-рана горел вызов. — Если бы я был не прав, все было бы иначе.
— А вот сейчас ты как раз прав. Оно и есть иначе. Катер! — приказал он в пространство. — Михаила — сюда. Немедленно. Все действительно иначе, мой мальчик. И придется тебе на практике показать, насколько оно иначе.
Через несколько минут в рубку вошла Анюта, весело болтающая о чем-то с палачом. Тот, держащий в руках плоскую коробку с едой, что-то тихо говорил девушке, а она хихикала в ответ.
— Дядя Миша, у нас тут проблема, — сказал Стовер, когда дверь в коридор закрылась. — Вот этот мальчик утверждает, что мы делаем какие-то гадости, в которых он, если я правильно понимаю, не хочет принимать участие. Не хочешь? — спросил он Ими-рана.
Тот кивнул.
— Да, не хочу, — согласился он. — И не буду.
— Будешь, — ласково улыбнулся Стовер. — Для начала я все расскажу вам, а потом дядя Миша объяснит тебе, почему именно ты это делать будешь.
Рассказ много времени не занял, но и Учитель, и Анюта с Ими-раном после него выглядели, как пришибленные. Учитель беззвучно открывал и закрывал рот, не в силах произнести ни слова, а Ими-ран и Анюта глядели друг на друга неподвижно и ошарашенно.
— Такие вот дела, мои хорошие, — закончил Стовер. — А если кто-нибудь попробует дернуться в сторону и своевольничать, я буду просить добрейшего дядю Мишу поучаствовать в его судьбе. Михаил, ну-ка представьтесь… по форме.
Палач ласково улыбнулся.
— Ну, Микаэль, чего же вы их так пугаете, — елейным голосом отозвался он. — Я ж не такое страшилище, на самом-то деле. Просто палач, ничего особенного.
— Палач? — с ужасом переспросила Анюта.
— Да, дева моя. Палач. Не начни вы сейчас руками размахивать и права свои качать, я бы так остался для вас киборгом-психологом. Сами виноваты, детки мои. Сами! А ведь я мог бы и не предупреждать, между прочим, — дядя Миша хихикнул. — Я вообще обычно не предупреждаю… Кота вон не предупредил, когда чуть хребет ему не сломал.
— Какого кота? — голос Ими-рана звучал безжизненно.
— А такого кота. Раса такая есть. Рауф называется, — охотно пояснил палач. — Вон, Микаэля спроси, детка, он тебе подробно расскажет. Тот еще легко отделался. Будь моя воля, я бы его сразу убил.
Анюта сидела, всхлипывая, закрыв руками лицо, из-под ладоней текли слезы.
— А ты не плачь, девочка, — дядя Миша взял ее за запястье, и она вскрикнула — железные пальцы палача легко преодолели ее слабое сопротивление. — И глазки не закрывай. Не малодушничай, красавица. Так не годится.
Анюта покорно отняла ладони от глаз, но плакать не перестала.
— Вы же… как вы можете… вы же человек… и чтобы вот так… — захлебываясь слезами, с трудом выговорила она.
— Человек? — расплылся в улыбке палач. — Да нет, деточка, я не человек. Я вообще-то метаморф, да будет тебе известно.
Он медленно, явно рисуясь, перетек в форму Нэгаши. Анюта взвизгнула, отшатнулась в сторону. Палач усмехнулся, и перекинулся обратно в человека, вот только кожа этого человека отливала теперь холодным металлическим блеском.
— И передай остальным — шутки закончились, — произнес он ровным механическим голосом. — Если кто-то из вас, детишки, хоть слово поперек вякнет или удумает сделать что-то, чего не приказывали — убью. Учтите, на меня молитвы и всякие фокусы не действуют. Не научилось еще ваше вшивое Братство воевать с такими, как я. Не доросли. А теперь — пошли вон, оба.
