Александр Прозоров - Золото мертвых
– В ушкуе, в трюме лежит. Не веришь, дядюшка? Так поскакали, своими глазами увидишь.
– А вот поскакали, – махнул рукой хозяин. – Прямо счас.
– Пусть седлают. – Зверев опрокинул кубок пива, грохнул им по столу и поднялся.
Спустя четверть часа отряд из десяти всадников уже мчался по дороге к недостроенному дворцу Друцких.
Старый князь сразу повернул к причалу, спешился возле борта ушкуя, вопросительно глянул на Зверева. Тот тоже спрыгнул, перемахнул на палубу:
– Странно. Никого из команды нет.
– В людской, конечно, – отмахнулся Друцкий. – Мои корабельщики завсегда там отдыхают. Обычно ведь, как вернутся, так видеть палубы не могут. Вот их на роздых во двор за холмом и отводят.
– Понятно. – Андрей выбил задвижки люка, сдвинул его в сторону и первым полез по ступенькам вниз.
Юрий Семенович, крякнув, спустился следом, с подозрением косясь на пленников, что лежали связанными на темной, изрядно вытертой овчине. Князь Сакульский ножнами приподнял край рогожи, и из-под нее в солнечном круге огненно сверкнули слитки. Друцкий как-то странно, утробно охнул, потянул руку вперед, и Зверев тут же перехватил ее за запястье:
– А вот трогать его не нужно. Пусть другие трогают. Где-нибудь в иных местах. Подальше от нас.
– Пусти, – недовольно буркнул Юрий Семенович, оглянулся на татей: – А это кто?
– Я же предупредил, княже, трогать это золото не нужно. Этих душегубов я специально на саблю взял, чтобы они вместо меня к слиткам прикасались. Как закончим дело, я их за то отпущу. Вас, кстати, кормили сегодня?
– Нет еще, – хмуро отозвался молодой. – И воды со вчерашнего дня не давали.
– Ясно. Сейчас все будет… – Андрей полез наверх.
Друцкий вылез минутой позже, отряхнулся.
– Ох, князь, наивен ты безмерно, – выдохнул он. – Рази можно о таком богатстве так просто рассказывать? Даже я как увидел – в груди екнуло. Мысли дурные закрутились. А кабы чужой кто?
– Это золото, дядюшка, таково, что само за себя постоять способно, – покачал головой Андрей. – Не знаешь уж, что лучше: иметь его али нищим ходить. Зря, что ли, я к нему только через чужие руки обращаюсь? Так что не боюсь я за него. Могу поделиться, коли желаешь, дядюшка. И коли не боишься. Сколько хочешь? Хочешь, за тридцать страдников все пять пудов тебе выложу и назад поплыву?
– Не смущай мою душу, Андрей, – троекратно перекрестился старый князь. – Ох, Господи, прости меня за мысли дурные, черные, нехорошие, прости за помыслы, кои отринуть успел, коим не попустил душой овладеть. Нет, князь Андрей, пусть оно на твоей судьбе остается. Господи, избави меня от лукавого, дай устоять пред искушением… Я лучше рядом посмотрю. А рабов, что в трюме, связанными держать не нужно, руки могут отгнить. Им лучше ошейник железный сковать да на цепь посадить. Как понадобятся – выпустишь, а сами не сбегут, и конечности в целости, кровь не застаивается. Я велю вечером кузнеца прислать, а ныне покормить их вдосталь. Голодать в пути станут.
– Спасибо, княже.
– Да, а над делом еще маненько поразмыслить надобно. К родичам своим я с этим, сам понимаешь, обращаться не стану, в руки им слитков, коих ты сам боишься, не отдам… А что с ними такое? Отравлены?
– Прокляты. Причем таким чародеем, в способностях которого я не сомневаюсь.
– Ну, так тем более в семье его оставлять нельзя. Раз нельзя, надо ими в чужих местах платить. Начнешь платить – цены на невольников враз взметнутся. Кабы сговориться разом – злато на невольников, по цене обычной, что на торгу сговариваются… Да ведь с кем? У кого такую толпу рабов за один раз найдешь?
– Я бы это золото на серебро поменял. Хоть за полцены, но разом. И желательно – подальше от дома.
– Это мысль интересная, – встрепенулся Юрий Семенович. – Помню, раз обманул меня с закладом ростовщик один в Колыване[31 – Колывань – город Ревель, ныне Таллин.]. Изрядно обманул. Пуда золота он, конечно, купить не сможет. Но пару фунтов, коли прибылью поманить, – наверняка. Пусть даже и у русского. Вот что, Андрей. Утро вечера мудренее. Давай поутру встретимся. Я прикажу в путь тебя снарядить ладно и справно, как это у купцов добрых принято, холопов тебе дам, ибо пятью не обойдешься. К утру и совет, мыслю, найдется для тебя дельный. А пока токмо молитвы у меня бродят да свет золотой разум застит. До утра давай расстанемся, друг мой, до утра.
Князь Друцкий ушел, оставив Зверева в легком недоумении. Неужто старик хотел порешить его и золото присвоить? Явная глупость, особенно после того, как Андрей домой прокатился. Ведь ясно же, куда Зверев отправился и где пропадет! Опять же, что за смысл отнимать золото у своего родственника? Ведь от Андрея богатство перейдет к его собственному внучатому племяннику. То есть в семье останется, на сторону никуда не уйдет.
Хотя, с другой стороны, – золото многим глаза застит и разум отнимает. Может, и шевельнулось в душе дядюшки что-то нехорошее. Может, зависть к недавно нищим родичам, которых чуть ли не содержать приходилось? Может, желание часть чужого как-то присвоить? Да и в чем можно Друцкого обвинять, коли справился он, отказался от соблазнов? Андрею хорошо: он знает, откуда золото взялось и чего оно стоит. Для всех же остальных – это символ, воплощение славы и богатства, почти недостижимая мечта. И вдруг нате вам – здесь она, рядышком, только руку протяни. Воистину дьяволово искушение.
Утром корабль наполнился шумом и суетой. Местные холопы заносили на него мешки, корзинки и короба, о содержании коих Зверева уведомлять никто не подумал, в главный трюм полез мужик в прожженной местами рубахе, с цепями в руках. На корме слышались стуки и ругань, на носу двое мастеров натягивали какую-то оснастку. Вскоре появился и хозяин причала, за которым двое холопов волокли увесистый сундук с окованными железом углами. На палубе дворня обогнала хозяина и затащила груз в носовую каюту, опустив у изголовья постели, у передней стены.
– Все, свободны. Возвращайтесь в усадьбу, – махнул рукой Юрий Семенович, уселся на край постели и поставил саблю меж колен. – Размыслил я, Андрей Васильевич, над твоими хлопотами и удумал такую вещь. Надобно нам на пути своем несколько городов ливонских и свенских посетить. В городах этих малыми частями золото твое попытаемся на монеты и серебро поменять. На ростовщиков проклятие твое не подействует, они и без того племя проклятое. Доберемся до германских городов, попытаемся продавца крупного найти, чтобы разом золото на невольников поменять. Смута основная там творится, бога схизматики делят. А вместе с богом, как тесть мой, курфюрст граф Веттин писал, делят они луга, пашни и право беспошлинного и невозбранного пользования общественными землями. И чего больше в этой войне: веры сатанинской али жадности к чужому добру – непонятно. Но половину крестьян, поминал он, уже вырезали[32 – Некоторые источники утверждают, что после войн, связанных с Реформацией, на землях Священной Римской Империи Германской Нации уцелело только 10% от «дореформенного» населения.].
