В. Бирюк - Волчата
Из шатра вышел молодой, весёлый парень несколько татарской внешности, посмотрел на упёршегося лбом в снег «стоматолога», на меня, разинувшего рот и живо впитывающего впечатления, сделал важное лицо, ткнул рукой одному из своих сопровождающих и ушёл внутрь. Оттуда сразу раздался мальчишеский заливистый смех.
Меня за шиворот оттащили к одному из костров, почему-то разули, связали ноги. Один из «тараканов» начал запаливать от костра толстую палку, другой, которому главный показал — задавать вопросы. Что радует — на здешнем русском языке.
— Ты кто?
Я? Ну это смотря… Ой-ё! Удар палкой по щиколотками выразил недовольство дознавателя моей задержкой. Блин! Ребята! Факеншит! Не надо меня дежавюкать! Ну зачем же так больно! Опять Киевский застенок! Опять Савушка! Я всё скажу! Господи! А чего вам надо-то сказать? Чего он спросил-то?!
Я катался от боли в ноге. Окружающие задумчиво рассматривали меня. Кажется, дебатировали некоторые предположения об уровне моей общефизической подготовки. Или негативный прогноз моих успехов в балете? Что-то там было про танцы…
Наконец, я остановился, меня снова вздёрнули за шиворот на колени и вопрошатель повторно вопросил:
— Ты кто?
— Я — Ванька. С Пердуновки.
Не, дикие люди, юмора — не понимают. Никто не засмеялся. На всякий случай я добавил:
— Вот те крест!
Дознаватель тоскливо посмотрел в сторону шатра, откуда донёсся очередной взрыв хохота, и, не глядя в мою сторону, уточнил:
— С Пердуновки?
После чего пнул меня подошвой сапога в лицо. Как падает связанный человек… Хорошо, что с колен, хорошо, что щекой в снег. А то мог бы и глазом на горящее полено попасть.
Да за что ж он меня так?! — А не за что. Просто на «Святой Руси» и в Степи все твёрдо уверены, что только испуганный до смерти, забитый до полусмерти человек, способен говорить правду. А живой и целый — врёт изначально.
У меня было чёткое ощущение, что я этому русскоговорящему половцу — не интересен, что он не знает, что у меня спрашивать, что ему хочется как можно быстрее уйти в тот шатёр…
Сидевший рядом на корточках «стоматолог» что-то сказал про каких-то баранов. Дознаватель кивнул, вставая. Глядя на меня, снова что-то спросил. Но уже у «стоматолога». Про бараньи шубы. Тот пожал плечами, натягивая верёвку на моей шее и заставляя меня подняться. Дознаватель провёл пальцем по моей груди, по разорванному стрелой полушубку.
Я, было, отшатнулся, но «стоматолог» сразу натянул верёвку в своём кулаке, задирая мне голову. Дознаватель сунул руку в разрез полушубка, будто я девка какая, и он собрался мне сиськи открутить. Изумление на его лице было, явно, больше. Чем в варианте с дамой с бюстом, но без бюстгалтера.
«Стоматолог» ещё сильнее натянул верёвку. Так что пришлось встать на цыпочки, запрокинув лицо к небу. Дышать стало трудно, а дознавателя я мог видеть только краешком глаза. А он, как дорвавшийся до женского тела маньяк, расстёгивал на мне одежду. Наконец, распахнул и тулуп, и рваную свитку под ним, он радостно сообщил:
— Поста. Бу саващи. (Кольчуга. Это воин). Чей ты воин? Кому ты служишь?
А… эта… а кому? Чей я? Так ничей же! Только они этого не поймут. Здесь каждый должен быть чьим-то…
У-ё! Зачем же по босым ногам сапогами топтаться! Я скажу! Я же всё скажу! Только придумаю — что. Что врать-то?! А не надо врать! Мне ж Богородицей лжа заборонена! Сам же решил. Только правду!
— Я… это… не, не… я — не воин. Я только учусь! Правда-правда! Я ещё… эта… ну… летами не вышел… вот… ну видно же… Я только помощник. Ну… говорят — отрок… вот… точно… сами же, сами же видите!
Дознаватель внимательно слушал меня. Потом перевёл сказанное «стоматологу». Тот сначала, почему-то, обрадовался. А теперь — загрустил. Вдруг он подтянул к себе свою безразмерную, чуть ли не от плеча до колена, торбу, и вытащил оттуда мою шашечку.
— Нереде о? (откуда это?)
И тут же пустился в объяснения дознавателю — о происхождении предмета. У меня оказалось полминуты свободного времени. Как в КВНовской разминке. Порви зал или «секир башка». А «домашних заготовок» — нет… Даёшь импровиз!
Откуда? Купил? Нашёл? Подарили? Дальше очевидно продолжение допроса: кто, где, подробности… В чём я гарантированно запутаюсь. Я не понимаю — что надо говорить, я не представляю последствий сказанного, я… не знаю!
Если не знаешь что соврать — соври правду. Уж и не знаю чья, но — мудрость.
— Это мой клинок. Я взял его с бою. С убитого мною. Этим летом. Там, за Десной.
Дознаватель ухватил себя за подбородок, впился в меня глазами и… понял, что я говорю правду. Так, неотрывно глядя мне в глаза, он начал переводить. «Стоматолог» ахнул и чуть отпустил верёвку, так что я смог перестать изображать недо-повешенного и покрутить шеей.
Люди вокруг костра повскакали на ноги и начали кричать и размахивать руками. Сначала на нас троих, потом — друг на друга. Один из них выхватил у «стоматолога» мою шашечку и убежал к другому костру. Там тоже сразу начался хай. Один из тамошних «тараканов», здоровенный, немолодой, очень брюхатый мужик, шипя и брызгая слюнями, бросился к нам, размахивая моей шашечкой в ножнах. Он был в явном бешенстве. Дознаватель и «стоматолог» грудью встали на мою защиту.
Мужик, похоже, собирался сделать со мною что-то нехорошее. Типа — порвать на тысячу мелких «ванек». А эти двое ему препятствовали и пытались успокоить. Успокоить не удавалось, от костра «слюнного фонтана» подошли ещё его сторонники. Тут кто-то из стоявших вокруг нас молодых парней, сказал что-то о цвете навоза степных зайцев. Смысл шутки я не понял, но толстяк взревел по-паровозному, снёс моих защитников и кинулся на меня.
Когда лежишь со связанными руками под жирной, вонючей, обшитой войлоком и кожей, дёргающейся тушей пудов на десять-двенадцать, которая ухватила тебя за горло всеми десятью пальцами и старательно сжимает, издавая «запахи и звуки»… Так это… «струйками наискосок» во все стороны. «А напоследок я скажу»! Гадом буду, но — скажу! У стоматолога дядя не бывал лет тридцать минимум. И желудок столько же не промывал, и в бане последний раз… Блин, а я ведь так помру…
Я задыхался. Но тут толстого с меня сдёрнули. Я ничего не видел — глаза не открыть — всё слюнями забрызгано. Но слышно было, как дядя сначала заорал очень визгливо, по-начальнически. Но быстро сдулся, перешёл на негромкий басок.
Факеншит! Со связанными локтями и залепленными слюнями глазами… Коленями, что ли вытираться? «Стоматолог», однако, утёр мне лицо. Углом кошмы. Опять дежавю. Из моего первого дня в этом мире. И снова — «повторение пройденного»: когда я стал подниматься на ноги, «мой кыпчак» прижал меня за холку. Моё место здесь: стоять на коленях, носом в землю.
