Александр Бушков - Колдунья
Увы, случилось не досадное недоразумение, но нечто вроде — когда оркестр грянул мазурку, выяснилось, что она осталась без кавалера. Снова те же самые строгие правила хорошего тона: кадриль, вальс и польку девушка из хорошего дома могла танцевать с любым, даже только что, минуту назад представленным ей мужчиной, а вот мазурка и котильон, танцы, в некотором роде, интимные, дозволялись лишь с кавалерами, вхожими в дом родителей девушки (или, понятно, лиц, их заменяющих).
А меж тем тот, с кем она с превеликой охотой протанцевала бы мазурку (и, сугубо между нами, не ограничилась бы только этим), в доме Вязинского не бывал никогда. И потому он танцевал сейчас с какой-то белокурой незнакомкой, по пристрастному мнению Ольги, чересчур жеманной и неуклюжей. Все три дозволенных танца Ольга протанцевала с ним, но потом непреодолимым барьером встали те самые строгие правила — и тут уж не могло помочь и колдовское умение, потому что решительно непонятно, как его в таких условиях применить…
Алексей Сергеевич, молодой человек со смешной короткой фамилией, невольно связывавшейся в сознании с артиллерией, ей приглянулся, прямо скажем, моментально. Нельзя сказать, чтобы он был особенно красив, черты его лица даже вызывали на ум нечто африканское, но Ольга сразу разглядела в нем некую бившую через край внутреннюю энергию и обаяние, нешуточное обаяние, то есть те свойства, что порой пленяют девушку совершенно, хотя она и не в состоянии выразить ясными словами, что же ее так привлекло. Было в нем нечто залихватски притягательное, и все тут. Ну а поскольку иные стороны жизни были ей прекрасно знакомы, то ее мысли, что греха таить, простирались гораздо дальше девичьей восторженности и романтического обожания. Вот только… Она вновь напомнила себе, что здесь не Вязино, и в городе, чего ни коснись, есть свои дурацкие правила, порой превращающиеся в сущие оковы на ногах. Вслух об этом не говорят, конечно, но всем прекрасно известно, что порой мужчины поддерживают серьезные отношения с замужними или вдовыми дамами — но вот что касается незамужних девиц, то подобные отношения с ними светской моралью настрого запрещены. Тут вам не затерявшееся в глухих лесах Вязино. Слишком уж сильны моральные запреты, вколоченные в сознание представителей мужского пола. И даже если она сама сделала бы первый шаг навстречу, предмет ее симпатии, никаких сомнений, в ужасе отшатнулся бы и постарался сбежать под любым предлогом. Несмотря на то, что сам, очень возможно, отчаянно того же, что и она, жаждал. Запрет накрепко вбит в… как это именует ученым термином доктор Гааке? Ах да, подсознание. Короче говоря, перед ней во всей грозной несокрушимости встало очередное серьезное препятствие: ей чертовски нравился этот молодой человек, некрасивый, но обаятельный до ужаса, и Ольга без малейших колебаний довела бы их отношения, завяжись таковые, до логического и приятного конца — вот только объект интереса (да чего уж там — вожделений) никогда на это не пойдет, как бы сам ни пылал страстью. Но ведь не бывает непреодолимых препятствий? Что-то такое забрезжило у нее в голове, некий призрак великолепной идеи…
— Рад видеть вас во всем очаровании и блеске юности…
Она узнала голос — и повернула голову без малейшего страха или неуверенности. Протянула:
— Вашими молитвами, господин граф…
Граф Биллевич безмятежно ей улыбался — безукоризненный светский щеголь, чья подлинная сущность, конечно же, была для всех окружающих тайной за семью печатями. Ольга попыталась представить, что произошло бы, возьмись она разоблачать перед здешним обществом черного мага и колдуна, живущего, как теперь ясно, гораздо дольше, чем положено нормальному человеку. Да ничего бы и не произошло, общество посчитало бы, что юная воспитанница князя Вязинского то ли взялась шутить неудачно и плоско, то ли сошла с ума у себя в лесной глуши…
Показалось ей, или при слове «молитвы» его лицо чуть заметно исказилось в непроизвольной гримасе?
— За вами, мадемуазель Ольга, числится должок, — сказал граф непринужденно.
— Простите?
— Прошло достаточно много времени, и я могу спросить, каков же будет ответ на мое предложение, сделанное в Вязино…
— Отрицательным будет ответ, — сказала она небрежно, улыбаясь мило и непринужденно, так что окружающие ничего и не заподозрили бы, решив, что наблюдают обычную светскую беседу.
— Можно узнать, почему? Неужели я вам настолько противен?
— Ну, не претендуйте на столь уж серьезные эмоции, — сказала Ольга без улыбки.
Сказано это было таким тоном, какой, пожалуй, мог быть приравнен к полновесной пощечине. И граф это, несомненно, понял. Но остался невозмутимым.
— Вы настолько уверены в себе?
— Простите?
— Бросьте, — сказал граф. — Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Восхитительная ситуация, когда нет надобности притворяться и лицедействовать. Я хорошо знаю, кто вы теперь, ну, а вы… вы тоже кое-что знаете обо мне. Самую чуточку, конечно… Не правда ли?
— Мне и этой чуточки достаточно, знаете ли.
— Другими словами, вы уже составили обо мне самое скверное впечатление? Но почему? Вы меня не знаете, понятия не имеете, каков я, какова моя душа. Если вас отвращает моя ночная сущность, то позвольте вам напомнить, что и вы, красавица моя, если откровенно, имеете теперь кое-какое отношение к тем самым силам, про которые принято выражаться «не к ночи будь помянуты»… Не так ли?
Ольга прикусила губу — он был совершенно прав…
— Между нами не столь уж большая разница, — мягко сказал граф. — Примерно та же, что меж мелкопоместным дворянином и владельцем богатейших имений. Или меж поручиком и генералом. Оба первых — дворяне и помещики, оба вторых — офицеры, так что различия касаются исключительно ступенек, на которых они в данный момент находятся, и не более того…
— Вы полагаете?
— Уверен.
— Ах, вот как? — с самой ядовитой иронией, на какую только оказалась способна, улыбнулась Ольга. — Я видела кое-какие ваши забавы…
— Вот вы о чем… — Граф, честное слово, улыбался не смущенно, а словно бы насмешливо. — Но ведь это забавы и есть, милая моя. Есть обычные люди, и есть другие, такие, как мы с вами. И другие вправе поступать со стадом обычных, как заблагорассудится. Вам еще не стала проникать в сознание эта истина? Ну, это вопрос времени. Когда вы освоитесь, сами поймете, что мы вправе поступать с обычными по своему хотению…
— Очень надеюсь, что никогда не превращусь в нечто вам подобное…
— Не зарекайтесь, — сказал граф с очаровательной улыбкой. — В этом есть своя прелесть, сами потом убедитесь, когда распробуете свои возможности…
