Мэри Стюарт - Сага о короле Артуре
— Мерлин, о Мерлин, куда спешишь ты?
Он сидел у моста, перед ним стояла чашечка для подаяний. Я увидел, что певец слепой. Но его голос — то, что от него осталось, — был верным. И он не стал тянуться ко мне со своей чашечкой, услышав, что я остановился перед ним, он сидел, как сидят за арфой: чуть склонив голову, прислушиваясь к мелодии, — и пальцы его шевелились, словно перебирая струны. Видно, некогда он певал и в королевских чертогах.
Мерлин, о Мерлин, куда спешишь ты
Ранним утром со своим черным псом?
Я искал золотое яйцо,
Алое яйцо морского змея,
Что лежит под камнем у моря.
Собирал я щавель в лугах,
Зеленый щавель и златые травы,
Золотой мох, дарующий сон,
Срывал я омелу с дуба, ветвь друидов,
Что растет в чаще леса над бегущим ручьем.
Мерлин, о Мерлин, возвращайся из леса,
Уйди от ручья!
Оставь дуб и златые травы,
Оставь щавель на заливных лугах,
И алое яйцо морского змея
В пене под камнем у моря!
Мерлин, о Мерлин, оставь свои поиски!
Грядущее открыто лишь Богу.
Теперь эта песня известна не менее, чем песня о девице Марии или о короле и сером тюлене, но я услышан ее впервые. Когда певец узнал, кто остановился послушать его, он, казалось, был польщен тем, что я присел рядом с ним и стал расспрашивать его. Помнится, тогда, в первый раз, мы толковали в основном о песнях и еще немного о нем самом.
Я узнал, что в юности он был на Моне, острове друидов, видел Каэр-ин-ар-Вон и поднимался на Снежную гору. На острове друидов он и потерял зрение, но не рассказал мне, как это вышло.
Когда я сказал ему, что водоросли и травы, которые я собирал на берегу, предназначены для лекарств, а не для магии, он улыбнулся и спел песню, которую я слышал от своей матери, сказав, что эта песня будет шитом, а от чего — не сказал, и я не стал спрашивать.
Я положил деньги ему в чашечку — он принял подаяние со спокойным достоинством, но, когда я пообещал найти ему арфу, ничего не ответил и уставился в пространство пустыми глазницами — он не поверил мне. На следующий день я принес ему арфу: отец мой был щедр, и мне даже не понадобилось объяснять, зачем мне нужны деньги. Когда я вложил арфу в старческие руки певца, он заплакал. Потом взял мою руку и поцеловал ее.
После этого я часто встречался с ним до тех пор, пока не оставил Малую Британию. Он много странствовал — от Ирландии до Африки. Он научил меня песням многих стран: Италии, Галлии, белого Севера и более древним песням Востока — странным колеблющимся напевам, что, как он говорил, пришли на Запад вместе с людьми с восточных островов — теми, что возвели стоячие камни. В них говорилось о знаниях, которые были забыты и сохранились лишь в песнях.
Наверно, он и сам считал эти песни всего лишь легендами о древнем волшебстве, сказками, что сложили поэты.
Но чем больше я думал об этом, тем яснее понимал, что в них поется о людях, которые действительно жили на свете, и о трудах, которые были свершены на самом деле, о том, как они возводили эти камни, чтобы отметить пути солнца и луны, и строили обиталища для своих богов и королей-исполинов древности.
Однажды я сказал что-то на этот счет Треморину — он был не только умен, но и добродушен, и обычно у него находилось время для меня, — но Треморин только посмеялся и отмахнулся, и я больше не заговаривал об этом. У механиков Амброзия в те дни и без того было дел по горло, и им некогда было помогать мальчишке делать расчеты, не имевшие никакого отношения к грядущему вторжению. Так что я пока оставил это.
Весной моего восемнадцатого года из Британии наконец пришли вести.
В январе и феврале морские пути были закрыты, и лишь в начале марта, воспользовавшись холодной спокойной погодой, установившейся перед началом весенних штормов, из Британии пришло маленькое торговое суденышко, и Амброзий узнал новости.
Новости будоражили. Буквально через несколько часов на север и на восток помчались гонцы графа. Он созывал союзников и спешно, ибо вести запоздали.
Наконец-то свершилось. Вортимер открыто порвал со своим отцом и с его саксонской королевой. Несколько вождей бриттов — и среди них люди Запада, — устав умолять верховного короля порвать со своими саксонскими союзниками и защитить от них свой собственный народ, убедили Вортимера взять наконец власть в свои руки и восстали вместе с ним.
Они объявили его королем и подняли его знамя против саксов, которых удалось оттеснить на юг и восток, и им со своими боевыми кораблями пришлось укрыться на острове Танет.
Но и там Вортимер преследовал их и в конце осени — начале зимы осадил их и добился того, что саксы запросили пощады и умоляли лишь об одном — позволить им уйти с миром, забрать свое добро и вернуться в Германию, оставив даже жен и детей.
Однако успешное владычество Вортимера продлилось недолго. Что произошло, в точности известно не было, но ходили слухи, что он умер от яда, что подсыпал ему какой-то прихвостень королевы.
Как бы там ни было, Вортимер был мертв, и власть снова вернулась к его отцу Вортигерну. Он чуть ли не первым делом послал за Хенгистом и его саксами, призывая их вернуться в Британию. В этом, как всегда, винили жену короля.
Король обещал, что саксы вернутся с малыми силами, не более, чем потребуется, чтобы восстановить мир и порядок и помочь ему вновь объединить расколовшееся королевство.
На самом деле саксы обещали прислать триста тысяч человек. По крайней мере, так утверждала молва. Разумеется, молва преувеличивала, но в любом случае было ясно, что Хенгист собирается привести значительные силы.
Были кое-какие новости и из Маридунума. Посланец не был шпионом Амброзия, и привез он в основном все те же слухи.
Вести были неутешительные. Похоже, мой дядя Камлах вместе со всеми своими вассалами — то были преданные люди моего деда, которых я знал, — участвовали в восстании Вортимера и сражались вместе с ним в четырех битвах с саксами. В сражении при Эписфорде Камлах погиб вместе с братом Вортимера Катигерном. Но меня больше волновало то, что после смерти Вортимера на тех, кто был на его стороне, обрушились гонения. Вортигерн захватил королевство Камлаха и присоединил его к своим землям в Гвенте. Вортигерну нужны были заложники, и он вновь сделал то же, что двадцать пять лет назад: он захватил детей Камлаха — младший из них был еще в колыбели — и отдал их на попечение королевы Ровены. Мы не могли выяснить, живы ли они. Неизвестно было, жив ли ребенок Ольвен, которого постигла та же участь. Вряд ли. О моей матери вестей не было.
