Гай Кей - Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца
В комнате было тихо; в отдалении они слышали последние звуки отшумевшего карнавала. Блэз спросил себя, действительно ли она хочет получить ответ на этот вопрос. И сказал грубо:
— Некоторые люди не могут смириться с тем, что им отказывают. В чем угодно. Полагаю, отказ сына ранит глубже всего остального. Мне предстояло стать священником, стать преемником отца среди старейшин Коранноса. С этого все началось. Было и другое. Я не безгрешен.
— Ты его оправдываешь? — Она задала этот вопрос мрачным голосом.
Блэз покачал головой.
— Не в этом дело. — Он поколебался. — Мы в семье жестоки друг с другом. Моей матери не следовало умирать.
— Во время твоего рождения?
Было странно говорить с правительницей Арбонны о таких вещах и все же, с другой стороны, неожиданно уместно. Он кивнул.
Она слегка склонила набок голову характерным жестом.
— Ты действительно считаешь, что она что-либо могла изменить? В Горауте?
— Мне нравится в это верить, — ответил Блэз. — Мы ничего не можем знать о таких вещах.
— Мертвые могут влиять на нас, и очень сильно, — тихо заметил Бертран де Талаир.
Блэз и женщины повернулись к нему. Герцог выглядел странно рассеянным, обращенным внутрь себя, словно он вовсе не собирался этого говорить, словно это открывало его больше, чем он бы хотел. Блэза посетило еще одно воспоминание в эту ночь неумолимых, непрошеных воспоминаний: темная лестница в замке Бауд поздно ночью, фляга сегвиньяка, передаваемая из рук в руки, печальная усталость на лице мужчины, только что соблазнившего женщину, с которой даже не был знаком две недели назад.
— Они могут также увести тебя от живых, — сказала жрица Беатриса, и в ее голосе Блэз услышал резкость, которая подсказала ему, что они с герцогом не впервые обсуждают этот вопрос. Эти люди давно знают друг друга, напомнил он себе. Бертран сжал губы.
— Мысль любящей сестры, — холодно произнес он. — Снова будем обсуждать семейные дела?
— Больше двадцати лет прошло, так что я бы назвала эту мысль зрелой, — ответила невозмутимо верховная жрица. — Скажи мне, господин, какой наследник правил бы твоими землями, если бы эта стрела тебя прикончила сегодня вечером? И если Адемар Гораутский решит двинуть армию на юг, как ты считаешь, ненависть между Миравалем и Талаиром сделает нас сильнее или слабее? Умоляю тебя, поделись с нами своими мыслями. Прошу прощения, — прибавила она с едким сарказмом, — что задаю вопросы о сегодняшнем мире, а не прошу исполнить нежные стихи двадцатилетней давности.
— Достаточно, — резко произнесла Синь де Барбентайн. — Прошу вас. Или вы оба заставите меня почувствовать, что я слишком долго живу на свете.
Ариана перевела разговор на другую тему.
— Более чем достаточно, — тихо произнесла она, потянувшись за своим вином. Она отпила глоток и не спеша поставила кубок. — Это надоевший, старый спор, а новые дела требуют нашего внимания. Прежде всего, наш бородатый друг. — Темные глаза испытывающе посмотрели на Блэза. — Это так? — спросила она напрямик. — Ты — друг?
Он был готов к этому вопросу.
— Я — коран-наемник на службе у герцога Талаирского, — ответил он. Правильный ответ, профессиональный.
— Этого недостаточно, — хладнокровно возразила Ариана. — Уже недостаточно. Твой отец заплатил четверть миллиона золотом, чтобы убить твоего нанимателя. Боюсь, тебе придется выбирать, стать чем-то большим. Или чем-то меньшим. Точно так же, как Рюдель Коррезе — не просто еще один убийца среди многих, его имя и происхождение создают необычные проблемы, то же можно сказать о твоем имени и происхождении. При данных обстоятельствах они создают еще больше проблем. Может начаться война. Ты не хуже нас понимаешь последствия того, что Гораут уступил земли по договору у Иерсенского моста. Сын Гальберта де Гарсенка не может оставаться в Арбонне в качестве обычного корана, как и Бертран не может притворяться просто еще одним трубадуром, который пьянствует и играет в кости в «Льенсенне». — Ее голос звучал ровно и точно, такой тон бывает у командующего на поле боя.
И то, что она сказала, было правдой. Он это понимал, и к нему снова вернулись прежний гнев и обида. Это снова случилось: куда бы он ни поехал в этом мире, один или в чьем-то обществе, тайно или открыто щеголяя своей репутацией в бою или на турнире, его отец всегда оказывался там вместе с ним или раньше него, запирая засовы и захлопывая двери, тенью, заслоняющей свет.
Блэз осознал, что его пальцы сжаты в кулаки. Он медленно заставил их разжаться. Сделал глубокий вдох и повернулся к герцогу.
— Я выполняю свои контракты, — сказал он. — Полагаю, вам это известно.
Блэз слегка пожал плечами.
— Конечно, но это теперь вряд ли имеет значение. Люди, даже короли и священнослужители бога, не тратят двести пятьдесят тысяч, чтобы избавиться от певца, песня которого поставила их в неловкое положение. Условия игры изменились, Блэз, она крупнее, чем ты и я и наши личные поступки. Ты теперь стал важным игроком, хочется тебе этого или нет.
Блэз упрямо покачал головой:
— Я — наемный коран. Заплати мне достаточно денег, и я буду служить тебе, во время войны или мира. Прогонишь меня, и я отправлюсь искать другую работу.
— Перестань твердить заученные слова, Блэз де Гарсенк. Тебе не идет притворяться, будто ты не понимаешь, что тебе говорят. — Беатриса, высокая и непримиримая, произнесла это таким тоном, словно выносила суровый приговор. — Ты — сын самого значительного человека в Горауте. Король — орудие в руках Гальберта, и мы все это знаем. Твоя семья, несмотря на внутренние распри, более могущественна, чем любая другая в вашей стране, тем более что все северные сеньоры из-за договора лишились своих владений. Ты будешь стоять перед нами, перед правительницей Арбонны и утверждать, что единственная разница между тобой и Лютом из Бауда в том, что ты лучше владеешь мечом? Неужели ты убегал от своего отца все эти годы потому, что не хотел противостоять ему?
— Не хотел противостоять? — повторил Блэз, от неожиданности впав в настоящую ярость. — Я провел всю жизнь в этом противостоянии дома, а потом вне его стен. Я ненавижу все, что представляет этот договор. Я покинул Гораут, чтобы не жить в стране, настолько лишенной гордости. Все здесь это знают. Что еще вы от меня хотите? Чтобы я в праведном гневе явился домой и объявил себя истинным королем Гораута?
И умолк, смущенный и испуганный наступившей тишиной. Напряженным, сосредоточенным, о многом говорящем выражением на лицах двух женщин и мужчины у дивана. Блэз с трудом сглотнул; у него стало сухо во рту. Он на секунду прикрыл глаза, слушая собственные последние слова, странным эхом звучащие под сводами его черепа. Снова открыв глаза, он медленно повернулся, с сильно бьющимся теперь сердцем, будто долго бежал, и посмотрел в сторону камина, туда, где стояла правительница Арбонны, маленькая и изящная, седовласая, все еще красивая, положив одну руку на спинку кресла в поисках опоры. Ее потрясающие глаза смотрели в его глаза, и она улыбалась, теперь она улыбалась, увидел он, с лучезарным, снисходительным одобрением матери к ребенку, сдавшему совершенно неожиданно экзамен, который считали выше его способностей.
