Ли Танит - Серебряный любовник
В тот вечер, когда я ушла из "Электроник Металз", думая, что не люблю его, что набор электрооборудования не может ничего для меня значить, и отправилась в Джеггид, сидела там и пила кофин через соломинку с шоколадным привкусом - вот тогда-то Джейсон и Медея и прицепили его мне на руку. Свирепый щипок. Для них это обычное дело. Я даже не подавилась. Но этот щипок был отнюдь не приветственным жестом, это была маленькая штучка, намертво прикрепленная к моему рукаву. Крошечная, замаскированная так, что не обнаружить. Я-то думала, что они сделали это вечером у моста, но все произошло гораздо раньше, в Джеггиде, где они поджидали какую-нибудь жертву и обрадовались, когда ей оказалась я.
Сначала я их разочаровала. Поехала к Кловису, потом в Чез-Стратос место назначения они определяли по тому направлению, в который шел след. А потом я отправилась - какой сюрприз - в трущобы. И осталась там.
(Подумать только, ну зачем я взяла с особой это платье? Разве мало было других? Я его даже ни разу не надевала. Вероятно, как символ того, что в нем я тогда спасла его от смерти. Это самое платье его потом и погубило.)
Они, близнецы, весьма усердно пытались меня найти. Думаю, что в тот вечер, когда мы встретились у Пэйшенс Мэйдель Бридж, они нарочно крутились поблизости, разделив район на участки, высматривая меня. Несовершенство устройства заключалось в том, что его сигналы размывались, когда оно находилось в здании. Нетрудно было вычислить, что если я ехала в направлении Нью-Ривер, а потом четкий след пропадал, значит, я нахожусь в квартире Кловиса. А если ехала к Каньону - то у матери. Но трущобы их заинтриговали, и, не в силах точно установить мое местонахождение, они прочесывали их вдоль и поперек. А когда мы с Сильвером вышли из дома на улице Терпимости, с черным платьем в одной из сумок, сигнал стал ясным, как звездочка. К тому времени, когда Э.М. конфисковала прибор, его размывала только тонкая оболочка такси. Они решили, что лучше всего просто поехать за нами, несмотря на сумятицу после толчка. Еще проще оказалось захватить нас у Обвального склона. А СВВ опоздал.
Так вот все и случилось. И больше я ничего добавлять не буду. Незачем.
Теперь-то уж, думаю, я закончу свою летопись.
Руки, наверное, перестанут болеть, когда уберут швы, а может быть, это психосоматическая боль, тогда она продлится месяцы или годы, или вообще не отпустит меня всю жизнь. Я рада, что это все не Кловис. Я рада, что когда позвонил Джейсон, Кловис тут же отключил телефон. Египтия кажется мне героиней истории, которую мне кто-то рассказал. Я ее даже не возненавидела. Для ненависти тоже нужна энергия. Звонила мать, и я поговорила с ней. Это было похоже на разговор с незнакомым человеком. Мы были взаимно вежливы. Она сказала, что восстановила мою кредитную карточку на две тысячи И.М.У. в месяц. И полицкод теперь будет работать. Я поблагодарила ее, но не возьму ее денег. Как-нибудь обойдусь и без них. Полицкод я оставила в квартире на улице Терпимости. Кловис обещал мне достать другой. Приходила повидаться Хлоя. Она не знала, что мне сказать. На другой вечер вместе с Кловисом пришел Лео и оставался здесь два дня.
Я все еще жалею, что не умерла. Но снова это сделать я не смогу. Эта убийственная теплота подкрадывается ужасно медленно. Сгущающаяся тьма со звездами, сделанными из моего любовника.
Теперь я иногда вижу его во сне. Он снится мне таким, каким я увидела его в тот раз, без глаз, с обнаженным часовым механизмом. На него спускаются огромные молоты. Его расплавляют в печах. А он будто ничего не чувствует. Проснувшись, я лежу и смотрю в темноту комнаты Кловиса.
Кажется, вчера ночью после одного из таких снов я встала, зажгла свет и начала писать эту последнюю часть.
Я говорила Кловису об этих записях. Теперь это книга. Автобиография. Или греческая трагедия. Кловис сказал: "Ради всего святого, не пытайся это напечатать. Тебя посадят в тюрьму. А там, я слышал, ужасно кормят."
Почему-то я никогда не думала, что это можно опубликовать. Я лишь воображала незнакомца, который через много лет наткнется на эти страницы в защищенном от сырости контейнере, спрятанном, скажем, под какой-нибудь половицей в трущобах.
Странно. Я не хотела начинать эту последнюю часть, а теперь, кажется, не могу остановиться. Если я поставлю точку, это разорвет последнюю нить, связывающую меня с ним. С моей любовью. Да, она всегда будет со мной, но самого его не будет. Я буду одна. Я буду одна.
Но я уже одна. Эти клочки бумаги не могут мне помочь.
Часть 5
Мама, ты со своим состоянием можешь купить Городской совет?
Да, Джейн. И не один раз.
Я очень рада, мама, потому что именно это я и собираюсь сделать.
Джейн, я тебя совершенно не понимаю.
Да, мама. Ты никогда меня не понимала.
Но давай на этот раз будем обе вести себя как взрослые.
Отличная мысль, дорогая.
Городской Совет, мама, я хочу купить для того, чтобы без помех опубликовать мою рукопись.
Может быть, ты расскажешь мне, о чем эта рукопись?
Ты совершенно права, мама, там есть и про тебя. И не в очень выгодном свете. Правда, я могу изменить все имена. Твой дом расположить где-нибудь в другом месте. И так далее.
Джейн, мне очень хотелось бы знать, зачем тебе это нужно?
Не для того, чтобы заработать. Не для того, чтобы кого-то скомпрометировать. Не для того, чтобы всколыхнуть бедноту, к которой теперь принадлежу. В общем-то, я и сама не знаю. Это и не меланхолия, и не ожесточение. Хотя последняя часть тронула бы тебя, мама, наверняка бы тронула. Тебе бы следовало прочитать...
К тому времени, когда швы сняли и я прошла первый сеанс противорубцового лечения ("Джейн, ну нельзя же быть ходячей рекламой нигилизма"), Лео предпринял третью и самую удачную попытку внедриться в квартиру Кловиса. Конечно, его собственная квартира была в триста раз хуже. Но все же главным была безрассудная страсть.
Лео мне нравился. Казалось, он совсем не был возмущен моим присутствием в квартире и даже заигрывал со мной: "Боже мой, ну почему она не мальчик?" Я так и не поняла, такт или неведение удерживали его от замечаний по поводу моего состояния.
Кловис, однако, потерял покой и часто уходил из дому, оставляя Лео со мной.
Я пыталась поразмыслить о том, что мне делать с остатком опустошенной жизни. О трудовой книжке не могло быть и речи, мать позаботилась об этом, возобновив мой кредит, хоть я и не собиралась им пользоваться. Так что получить законную работу надеяться было нечего, даже если бы я и умела что-то делать. Жить за счет Кловиса я больше не могла, пусть Хлоя квартирует у него по десять месяцев, я так не хочу. А чего я хочу, я не знала, или, точнее, не хотела вообще ничего.
