Анна Степанова - ПЛЕНЕННАЯ ДУША
— Я и понимаю, — выдохнул он с внезапной усталостью.
— Привыкнешь, — прозвучало от нее почти с сочувствием. — Безжалостным быть куда сложней, чем милосердным…
«О, безжалостным как раз Эдан быть умеет!» — вмешалась неожиданно Лая.
— Даже с тобой? — не веря, хмыкнула старуха.
«Что?»
— Наверняка, непреклонен с незнакомцами, но теряется, когда речь идет о близких. Правда ведь, Огнезор?
— Совсем недостойно Гильдмастера! — ядовито согласился мужчина. — Вот только зря ты обо мне, Иша, волнуешься! Близких-то уже не осталось!.. — его голос мгновенно стал жестким, издевку вытеснил холод. — Вернемся к подмастерью Миле… Какой же будет цена?
— За лечение твоей зверушки и обучение ее ахарским фокусам? — невозмутимо уточнила старуха. — Последние годы Лая покупала у Империи спокойствие всего племени. Мы — простые охотники, не держим у себя золота. По ее смерти налог стал непосильным…
— Значит, налог? — хищно усмехнулся Гильдмастер. — Это возможно устроить. Все?
— Сомневаюсь. Ведь и ты, и я хотим большего.
— Ты права, госпожа Хранительница! Но за Милу я не дам много.
— Значит, самое время спросить: что ты хочешь, Огнезор… за охранную метку Гильдии?
Брови мастера взметнулись в изумлении. Еще те у Иши были чаянья! Свою охранную метку уже двести лет не давала Гильдия никому, кроме Правящего Дома!
— Полный обряд Перерождения, — не стал долго думать он. — Справедливая цена для справедливой сделки!
— Что ж, думаю, это вполне возможно…
— Метка будет действовать, лишь пока я жив, — счел нужным предупредить мужчина.
— Да и обряд наш провести сумеет только очень сильный, духом крепкий лекарь! — в ответ усмехнулась ахарка. — Много ли у вас найдется таких?
— Кто-то да найдется!..
— Тогда зови свою зверушку, Огнезор, — презрительно поджала она губы. — Дрожит уже у моего порога…
— Не слишком ты добра к девочке! — заметил он с любопытством.
— Я опытней тебя, и вижу пока что больше, — буркнула Иша загадочно, и умолкла, застыв на шкурах мрачным белым изваянием.
— Мила! — выглянул на улицу Гильдмастер.
Продрогшая девчонка не заставила себя ждать: протиснулась осторожно в шатер, заморгала в дымном полумраке, по-звериному втянула носом воздух. Напряженно застыла пред хозяйкой.
— Смешай ей сонный чай из кровь-травы, Огнезор, — угрюмо приказала Иша, не спеша проявлять гостеприимство.
Со вздохом отошел мужчина к очагу, потянулся за пучком высушенной, ломкой зелени.
— А ты не стой! — вовсю за его спиной напустилась старуха на Милу. — Снимай свое тряпье да укладывайся вон там, на шкуры! Все снимай, чего застыла? Думаешь, если слепая, так не узнаю? И нечего на парня коситься! Больно нужно ему твои шрамы разглядывать!.. Это хорошо, что голодна и устала — крепче заснешь, меньше станешь обряду противиться! Ваши бездари и так с тобой наворотили… Куда руки потянула? Я тебе амулеты брать не позволяла! Не ерзай! Знаю, что больно, но здесь никак по-другому…
Остуженное в снегу варево приняла измученная девочка с покорной обреченностью умирающего пса. Потянулась за кружкой всем телом, от боли позабыв о стеснении; выпила большими глотками — и тут же упала на постель, чтоб провалиться спустя пару минут в тяжелый, крепкий сон.
— Много ты с ней работал? — хмуро спросила у мастера Иша, водя над спящей Милой руками.
— Всю дорогу сюда, но без успехов, как видишь… Одни язвы исцелил, другие появились…
— Ее тело — как ветхий лоскут. Латай, не латай — ползут нити; штопай не штопай — дыры повсюду… Не соберешь в одно, пока к прочной ткани не пришьешь… — Хранительница брезгливо поморщилась, пробормотала, раздражаясь и мрачнея. — Я завершу ваш ритуал за две ночи, хоть мне и противна эта мерзость. Но оставить сейчас тебя в стойбище, уж прости, Огнезор, не могу. Люди неспокойны, Леор и Лаина родня готовы порвать тебя на части…
— Я понимаю, — согласился Гильдмастер. — И побуду эти дни в своем лагере… Но вскоре тебе все ж доведется задобрить на мой счет соплеменников! И без того нужна мне будет вся изворотливость, чтоб убедить Совет принять ваши метки! Но вряд ли господа проявят понимание, узнав, что охраняемое нами племя враждебно ко мне лично, и к Гильдии!
— С ахарами я справлюсь, не волнуйся, — отрезала старуха с достоинством. — Не о них тебе сейчас надо думать, и, тем паче, не о склочном Совете! Безымянный Жрец куда хуже, раз уж влезли вы с Лаей в его игры…
— Кто в чьи игры влез — это мы посмотрим! — хмуро пообещал Огнезор.
— Слишком уж ты в себе уверен! — даже от Милы оторвалась она.
— Я знаю. Но и он самоуверен сверх меры! К тому же, если в байках ваших есть чуть-чуть правды, возраст его весьма преклонен… А за тысячу лет — да в одиночестве! — кто угодно повредился бы рассудком!..
— Рискуешь ты, мальчишка, рискуешь… — пробормотала Иша осуждающе. — Без спутниц своих в Храм не ходи, послушай хоть в этом старуху!
— Это уж от жреца зависит! — еще больше Гильдмастер нахмурился. — Не думаю, что он будет откровенен, если я не один явлюсь…
— Есть у меня пара амулетов, — загадочно улыбнулась женщина. — Те самые, что прошлой зимой ты всё пытался сплести…
— Неужто, «невидимки»? — так и подался к ней Огнезор. — Сама ведь говорила: сделать невозможно!
— Вполне возможно, но бессмысленно! Тяжелые они, силы много требуют, в толпе сбиваются и совсем не действуют… Так что в твоих целях бесполезны! Я каждый по два месяца заряжала, а хватит их всего-то часов на шесть…
— Да, права ты, бесполезны… — разочаровано вздохнул мужчина.
— Но даже Жрец за ними скрытых не почует! — перебила старуха со значением. — Возьми в Храм своих спутниц, Огнезор!.. Что бы ни искал ты там, один не ходи!
— Хорошо, — кивнул он серьезно. — Я сделаю, как ты просишь.
***Принято почему-то верить, что призраки не чувствуют времени. Нелепая, смешная выдумка! Каждый миг своего посмертия ощущала Лая напряженно и остро. Вновь и вновь приходилось вступать ей в тяжелую, сводящую с ума битву, в борьбу за саму себя. Умерев, разлетелась она тысячью осколков, смешалась с бесконечностью других — ей подобных, но чужих и бездушных, давным-давно пустых и беспамятных. Как всякий после гибели, потеряла она себя, только крохотной искрой прежнего существа зацепившись за утраченную жизнь да за того, с кем была все еще связана. И теперь с терпением и упорством строила жившую когда-то Лаю заново: воспоминание за воспоминанием, чувство за чувством, мысль за мыслью. Хватать прочь водой текущие паутинки собственной души — таким стало ее настоящее…
