Гай Юлий Орловский - Небоскребы магов
Он фыркнул.
— Мне стыдно? За кого меня принимаешь? Посмо–три в мои бесстыжие глаза и скажи, что меня может устыдить?
— Тогда слушай, — сказал я. — Идея простая. Но все гениальное просто…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1
Я еще раз тщательно осмотрел стапели; все идет не так быстро, как мне бы хотелось, но работа продолжается днем и ночью. Плотники из кожи лезут вон, одновременно с выполнением сложного заказа еще и повышают свою квалификацию, что каждому из них, понимают, еще важнее.
Фицрой нервно потирает ладони, его бьет дрожь, я предложил такое, что у него точно подобного вызо–ва еще не было, поглядывает так, будто надеется, что я пошутил, сейчас расхохочусь и скажу, что здорово поддел, а?
Оставив охрану на Вэнсэна Ваддинггона, работу над кораблям на Роннера Дорригана, бригадира плот–ников, которого я возвел в ранг управляющего верфью, мы отбыли осуществлять мою идею, я все–таки надеюсь, что моя грозная слава и без меня защитит замок, хотя он и сам по себе орешек крепче некуда.
Отправились сразу вдоль побережья и через двое суток увидели впереди огромный город ГЪтверг, как показалось вначале даже мне, потом только понял, что это всего лишь склады вдоль причала, а дальше вглубь трактиры и гостиницы, а сам город — это обслуживающий персонал для, как говорили где–то, градообразующего предприятия.
Фицрой присвистнул.
— Похоже, вся Дронтария сюда тащит все свои товары…
— Монополисты, — согласился я, пояснил: — Пик- сия и Гарн. Им очень удобно все брать в одном месте.
— Адронтарцам?
— Централизация, — ответил я непонятно, — не есть хорошо… Поехали в гостиницу. Нужно где–то оставить коней.
— Продадим, — предложил Фицрой.
— Да, — согласился я, — все равно к ним не вер–немся.
Через полчаса мы двинулись в сторону пристани, изображая из себя мелких купцов, которым и хочется поучаствовать в заморской торговле, и страшновато по своей провинциальности.
Фицрой ошарашен, что понятно, но и я пришалел: причал здесь не просто место, где корабли остаются на привязи, как лошади у коновязи, а хорошо работающее предприятие, вдоль берега высокий забор из камня и торчащих кверху острых копий, земля покрыта где плитами, где булыжником, а вдоль обоих берегов Дорнеса бесчисленные склады, амбары, площадки для выгрузки товаров.
У причала с десяток кораблей, на трех флаги со вздыбленным львом и семь со взъерошенным кабаном. Которые из них пиксийские, а которые гарнские, еще не знаю, но кабан, судя по количеству кораблей, явно заполучил больше веса в торговле.
Фицрой сказал с нервным смешком:
— Сколько же народу не страшится выходить в море… Будем договариваться с купцами?
— А как? — спросил я. — Если нужно в Пиксию или в Гарн — проще промчаться на коне… Корабли не продаются, по крайней мере в Дронтарии. Да и вооб
ще, дронтарцев здесь предпочитают держать на расстоянии.
— Точно, — ответил он. — У приплывших даже грузчики только свои.
Я повертел головой.
— Правда? Я не обратил внимания.
Он хмыкнул.
— Ты даже уламров и нижнедолинцев не различа–ешь, а это ж так заметно!.. Здесь тоже видно. Дронтар- цы товары носят на пристань, а оттуда на корабли перетаскивают уже те, кто будет на веслах да за парусом.
— Не заметил, — признался я пристыженно. — Ты прав, невнимательный я.
— Женщин ты различаешь, — сказал он. — Тогда подкупить кого–то из команды? Чтобы помог спрятаться среди мешков с товаром?
— Тоже риск, — сказал я.
Он вздохнул.
— Ну да, тот деньги возьмет, а потом выдаст… Все самим?
— Как всегда.
Нагулявшись, вернулись в район таверн, хорошо поужинали, за это время солнце опустилось за темный край земли, но огромная багровая луна уже на небе, мир стал сразу нереальным.
Мы снова явились на пристань, где народу стало уже втрое меньше. У причала только три корабля, два под загрузкой, третий уже готов к отплытию, но глупо поднимать парус на ночь, лучше отоспаться, чтобы на рассвете и выйти в море.
— Нужно пробираться вон на тот, — шепнул Фиц–рой и указал глазами на корабль.
Я оглянулся, все три корабля, как близнецы, ничем не отличаются друг от друга.
— Чем он лучше?
— Товара больше, — сообщил он. — И не какая–то руда, как на вон том, а слитки железа и шерсть бегар- ских овец, а она знаешь, сколько стоит?
— Сколько?
— Обалдеть, — заверил он. — Берем?
— Погоди, — ответил я, — может быть, может быть… Жаль, капитана я еще не увидел.
— Вон тот главный! Я сразу заметил.
Я поморщился.
— То хозяин, а не капитан.
— А какая разница?
— Увидишь, — заверил я. — Ладно, согласен. Слитки можно и за борт…
Он охнул.
— Ты чего? За них везде золотом платят!
— Наши жизни дороже, — ответил я сурово. — Твоя вообще для меня драгоценная. Сколько смотрю на тебя, никак не могу налюбоваться на твои бесстыжие повадки.
Он отшатнулся.
— Ты чего? А то я о тебе вообще скажу такое…
— Все, — заверил я, — что угодно, лишь бы не правду.
— Что, — спросил он, — такая ужасная? Как же мне повезло, как повезло… С каким злодеем напарничаю.
— Тихо, — сказал я, — уходим. А то слишком уж…
Причал постепенно пустел, в потемках работать
глуповато, а мы ушли вроде бы прочь, но выждали момент и спрятались сперва в тень, а потом забились в щель между двумя складами, где мощно пахнет вяленой рыбой и плохо очищенными от мездры кожами.
— Как будем действовать? — спросил он и, уловив мой непонимающий взгляд, уточнил: — Мягко или жестко?
— Полужестко, — ответил я. — Вообше–то Пиксию и Гарн можно рассматривать как противников, навязавших Дронтарии невыгодный, даже кабальный договор. Наше королевство… ну, это королевство вынудили отказаться от флота, а это нарушение наших прав! Чего ржешь? Мы здесь — значит, наших. Общечеловеческих. Мы же за справедливость и равноправие?
Он вскинул брови.
— Равноправие?
— Между королевствами, — пояснил я. — А потом со временем и до человечков дойдем.
Он кивнул.
— А пока никакой жалости?
— Не переборщи, — сказал я. — Вдвоем такую махину не приведем в бухту. Должно остаться не меньше половины народа. Особенно тех, кто занимается кораблем, а не товарами.
— Значит, будем гуманистами?
— В меру, — уточнил я. — Гуманизм без меры — это тот же фашизм… потом объясню.
Он буркнул:
— Это «потом объясню» я от тебя по сто раз в день слышу. В общем, рубим всех, пока не остается их мало? Тогда вспоминаем, что мы гуманисты, так?
