Александра Лисина - Знамение смерти
- Белик!!!
Белка удивленно приподняла брови.
- Что? Ты ничего не говорил, и я подумал, что ты не хочешь, чтобы мы знали. Но это не слишком-то красиво с твоей стороны - умалчивать о такой отличной новости. Поздравляю… хи-хи, папочка!
Суровый воин неожиданно смутился.
- Да я… потом хотел сказать… когда подрастет немного. А то и на Заставу привезти, чтобы привыкал уже с малечки. Сам знаешь: чем мы дольше живем, тем сильнее становимся.
- Так чего ж до сих пор не привез, дурень?! Нет, это ж надо! Думал он! Шестой десяток пошел, а временами с тобой бывает так трудно! Хуже, чем с Каррашем в свое время, ей богу! - она всплеснула руками и, покачав головой, легко запрыгнула на спину мимикра. - Ладно, цени: я никому не скажу по возвращении, но если Крикун вдруг спросит, сам ему скажешь, что он дурак.
- Боги… ты опять с ним поспорил?!
- А то! Еще с год назад, когда ты зачастил "по делам".
- И на что на этот раз? - обреченно вздохнул Шранк. - Еще одни мечи? Ножи? Пояс?
- Не, - хитро улыбнулась она. - Он мне будет должен новую броньку. Такую, чтоб больше медом не воняла, а то сил моих нет терпеть - сплошная морока с ней. Ничто не спасает. Скоро хмеры оборачиваться начнут!
- Он же тебе ее уже обещал, - удивился Таррэн.
- А за просто так неинтересно. Зато теперь у него не будет повода увильнуть и тянуть время, как обычно. Я уже и чешуйки заготовил, и фасончик подобрал. Помнишь нашу последнюю саламандру?
- Конечно. Эта зараза нам все посадки потоптала, да еще пасть вздумала разевать, когда я ее шуганул.
- Гм. По-моему, она просто не поверила, что такая мелкая козявка может быть Хозяином Проклятого Леса.
- Сама виновата, - буркнул Таррэн, разворачивая Ирташа следом за торопливо посеменившим трактирщиком. - Нечего было нарываться, я предупреждал. Не хочет по-хорошему, пускай кормит воронье.
- Да-а, - поддакнула Белка. - У тебя не забалуешь. Просто страх, какой ты у нас грозный. Щас пойду, расскажу нашим новым друзьям и наглядно продемонстрирую… эй, Корвин, ты слышал?
Таррэн подозрительно покосился, подозревая очередной подвох, но она совершенно искренне улыбнулась, и он не сумел удержаться - улыбнулся в ответ кончиками губ. Вот ведь заноза: в личине Белика до того ловка, что он уже начал забывать, каково это - чувствовать себя тем несчастным бедолагой, на которого без конца сыпятся насмешки и колючие остроты. Бедные, бедные эльфы… а она ведь еще не в ударе!
Он незаметно оглядел хмурые лица сородичей, отчетливо напрягшиеся при виде приближающейся беды по имени Белик, по достоинству оценил промелькнувший в их глазах испуг, пополам с нешуточным раздражением и каким-то обреченным пониманием предстоящего испытания - еще одного (тяжелый вздох) испытания на сегодняшний вечер. Подметил невольно шарахнувшегося прочь Корвина, мысленно расцеловал свою пару за потрясающий талант доводить собеседников до настоящего бешенства, а затем неожиданно понял, что на самом деле все это - не со зла. Что Белка совсем не ненавидит их, как прежде. Что тоже смягчилась, смирилась с прошлым, пережила его, что ли? Отпустила и лишь совсем недавно это осознала. Едва коснувшись почти незаметной ниточки уз, он хорошо это почувствовал. Как почувствовал и то, как она боится, что кто-то из них случайно попадется на ее приманку. Страшится изменить их так, как в свое время изменил ее Талларен. Опасается задеть ненароком, причинить боль, которую потом не сумеет приглушить ни время, ни расстояние, ни даже смерть. Она просто НЕ ХОЧЕТ убивать их изнутри. Не желает видеть их мучения. Простила, наверное? А потому делает все, чтобы не дать случиться непоправимому.
"Я люблю тебя, малыш, - с нескрываемой нежностью подумал эльф, провожая ее долгим взглядом. - Небо! Как же я тебя люблю! Двадцать лет прошло, а я все равно думаю только о тебе. И так будет всегда, пока я жив. Пока ты со мной и даже тогда, когда ты далеко. Я люблю тебя, моя Гончая, и буду любить столько, сколько будет длиться наша жизнь. Ничто этого не изменит. Даже смерть".
Белка, не оборачиваясь, странно улыбнулась, но он не увидел. Просто почувствовал, что она снова подслушала его мысли, жмурясь от удовольствия и отправив в ответ не менее четкую волну обожания, нежности, понимания и благодарности. Настолько яркую, что он поспешно прикрыл веки, чтобы никто не успел заметить бешеного блеска его стремительно разгорающихся глаз. Знакомого, красноватого отсвета знаменитого Огня Жизни, которым так славился весь его Род. Вот только мало кто знал, что этот Огонь давно не был его проклятием, давно присмирел и подчинился, не бушевал вовне без желания хозяина. Он действительно стал послушен. И лишь иногда, изредка, когда чувства всколыхивали его горящую душу, прорывался на поверхность такими вот спонтанными пожарами.
Правда, теперь в них больше не было ненависти.
- Глава 12 Открыв поутру глаза, Линнувиэль некоторое время бессмысленно смотрел в низкий деревянный потолок, силясь сообразить, где он и как сюда попал из своих покоев в Темном Лесу, но быстро вспомнил, где находится, и вдруг со странным чувством подумал, что чуть не впервые за последнюю неделю смог нормально выспаться.
Вообще-то Перворожденным совсем не свойственна бессонница или иные проблемы, связанные со сменой дня и ночи, как порой случалось со смертными. Им вполне хватало пары часов, чтобы отдохнуть, а потом без устали трудиться несколько суток кряду, не потеряв при этом ни силы, ни скорости, ни желания работать. Однако последние несколько дней выдались настолько утомительными, а ночи - такими беспокойными, что он почти не сомкнул глаз. Сперва тревожился по пути в Пределы. Затем, благодаря коварным Стражам и проклятой зубастой скотине с желтыми глазами, издергался больше, чем мог себе представить. А после, в довершении всех недавних проблем, был вынужден терпеть рядом с собой совершенно безбашенного полукровку, у которого рот, казалось, не закрывался ни на миг. И оттуда все время сыпались какие-то гадости: о жалком остатке былого величия бессмертных, о все возрастающей роли человечества, о премудрых гномах, которые в своих подземельях давно не просиживают штаны, а (как оказалось) уже давно испросили разрешения у лорда Торриэля и теперь с азартом копаются в недрах какой-то здешней горы, явно рассчитывая на хорошую добычу. О бессмертных, которых на самом деле довольно просто убить, об их родовых перстнях (его даже спросили, не в заднице ли прячет такое сокровище!!), о том, насколько Стражи превосходят этих самых бессмертных…
Всего за двое суток Хранителя Знаний беспощадно унизили, обсмеяли, не раз вдоволь поиздевались, совершенно открыто наслаждаясь полнейшей безнаказанностью. Испортили славный доспех, потому как, натертый соком какого-то растения, он вдруг потерял блеск и стал отвратительно скрипеть при каждом движении. Затем была эта мерзкая песня, после которой у него еще несколько часов сами собой сжимались кулаки, а внутри полыхал Огонь искренней ярости. За ней - гнусные намеки на то, что слова в "Откровениях" вовсе не так далеки от истины, как принято считать. Потом вдруг выяснилось, что наглый сопляк - не просто человек, а презренный полукровка, которого, как ни хотелось, нельзя даже пальцем тронуть. А поутру, когда буря, казалось бы, только-только улеглась, этот дрянной сопляк насовал одуванчиков ему в уши. Какие-то дрянные одуванчики, можете себе представить?!! Линнувиэль так устал от бесконечной, постоянно копящейся внутри злости, что сам не понял, каким образом вышло, что он не заметил опасности. Но факт в том, что остальным такого "счастья" испытать не пришлось: больше никого из Темных дрянной человечек не тронул. То ли побоялся, то ли (что более вероятно) просто не успел. И это несказанно раздражало.
