Василий Сахаров - Степные волки
— Остальное бросать тоже нельзя, — заметил я.
— Нельзя, — согласился пахан.
— Давай в реке утопим, в ближайшем затоне, — предложение не ахти, но ничего другого в голову не лезло.
— Так и сделаем, — согласился он и, обернувшись на почтовую станцию, спросил: — Вы закончили?
— Угу, полностью.
Кривой Руг оглядел двор и задал следующий вопрос, которого я ждал:
— Возниц оставлять в живых не надо. Может быть, порубать их всех, с бордзу до кучи?
— Нет, — сразу ответил я. — Пусть живут, они нам нужны.
— А смысл в этом, какой?
— Видишь, — я мотнул головой в сторону тына, возле которого стояли кучкой возницы, а Курбат и Звенислав, им что-то говорили. — Парни им сейчас такого наговорят, что слух о том, что бури вернулись, разнесется по округе как пожар. И при этом, каждый из них будет знать, что мы пойдем не в Штангорд или Эльмайнор, а на восток, к Архейским горам на соединение с независимыми племенами дромов, которые в горных теснинах закрепились.
— Хитро, — согласно кивнул головой Кривой Руг.
— Не очень, но на некоторое время погоню со следа собьет.
Прерывая разговор, из почтовой станции нам под ноги вылетел молодой парень лет девятнадцати. Вслед за ним выбежали двое, мужчина и женщина весьма затрапезного вида, наверное, станционный смотритель со своей женой.
— Стой! — выкрикнул мужичок и, увидев нас, в нерешительности замер у крыльца.
— Гордей, — вторила ему женщина и, так же как и муж, замерла на месте.
Двое парней из нашего десятка ловко сбили парня на землю и заломили руки за спину. Молодцы, подметил я про своих, хватка есть, раньше бы потерялись и команды ждали.
— Кто такой? — спросил я парня, который вырваться не пытался, а как мне показалось, высматривал кого-то.
— Гордей Родан, — сказал он, — сын местного смотрителя. Хочу в отряд к бури попроситься. Где они?
— Я бури, — усмехнулся я.
— Ты? — он удивился. — Не может того быть? Бури, они знаешь какие?
— Представляю, за два метра ростом, меч двуручник на плече и конь богатырский под седлом. Так?
— Ну, в общем-то, да.
— Отпустите его, — скомандовал я своим воинам, а парню сказал: — Иди к отцу и матери, переживают же за тебя.
Парень встал, окинул задумчиво родной двор взглядом, и ответил:
— Все одно, я с вами пойду. Нет больше мочи терпеть все это житье рабское. Возьмете?
— Возьмем, — согласился я, — но по уму.
— Как?
— Потом узнаешь, а пока иди с родителями попрощайся, через час выдвигаемся.
— Действительно, хочешь паренька взять? — Кривой Руг покосился на Гордея, который вернулся к родителям.
— Свой все же, дром. Таких парней если в кулак собрать, многое можно сделать, а с кого-то начинать надо. Деньги теперь будут, и если к Штангорду благополучно прорвемся, начну свой отряд собирать.
— Да-а-а, — протянул пахан, оглядываю здоровенную кучу слитков. — Две тонны золота, считай, что сто тысяч фергонских империалов, а ваша доля четверть, немало.
Через час, нагрузив лошадей, что своих вьючных, что верховых, оставшихся от охраны каравана, двинулись в путь. Перед этим, разыграли маленькое представление. Парня местного, Гордея Родана, вроде как силой скрутили и увезли как заложника, чтоб все возницы это видели. Курбат со Звениславом разговор с ними провели, и пока еще вызванное состояние волчьей натуры не ушло и не рассеялось, прочуяли, что семеро возниц из девятнадцати, отнеслись к нам очень недоброжелательно. Нормально, такие сразу к рахдонам побегут, и все что видели, расскажут. Сволочи!
Утром добрались до Итиля, отряд двинулся дальше, вдоль реки вверх по течению, а мы трое и Кривой Руг с двумя верными подручниками, в одном из затонов, где ночью ловили рыбу себе на прокорм, скинули половину груза. Жаль, конечно, жаба, было, придавила, но жизнь одна, а золотишко, если боги помогут, так и не найдет никто. Пусть лежит себе спокойно, до лучших времен, пригодится еще. Повода лошадей, сбросивших всю тяжесть, накинули на луку седла, и догнав отряд, присоеденились к нему.
К полудню остановились на дневку, погони пока нет, и в лучшем случае, она только к завтрашнему утру будет, когда возницы, которых и вязать не стали, доберутся до Чинкира, где стоит полусотня борасов. Конечно, клич кинут сразу, но пока воины соберутся, сутки, а то и двое, форы, у нас есть. Следы наши явные, вверх по теченью идут, где можно на ту сторону бродами перебраться, а мы, сейчас рассыплемся по три-четыре коня и соберемся только километров через пятнадцать, возле небольшого соленого озерца. Вот пускай и поищут нас, следопыты, елки-моталки.
Мы сидели и рубали соленое мясо с черствыми лепешками, то, что было у бордзу в запасах, и меня в бок толкнул Звенислав, смотри, мол. Взглянул, и увидел, что привлекло внимание друга. Парень, которого мы с собой взяли, Гордей Родан, видимо постеснялся сам еду взять, а предложить ему, никто не догадался, беспризорники, воспитания никакого, сам сыт, то и хорошо. И вот теперь, Гордей, сделав вид, что так и надо, просто отвернулся в сторону, чтоб никто не видел, как он голодную слюну сглатывает. Непорядок. Нехорошо. Однако парень гордый, и сам за куском не полез, правильный, уважения достоин.
— Гордей, — окликнул я его.
— Да? — он обернулся.
— Садись с нами, — я приглашающе махнул рукой. — Пообедаем, да поговорим заодно.
Гордей, вроде как нехотя, присел с нами, и взял себе еды. С достоинством и неспешно перекусил, он выпив воды из фляги и сказал:
— Благодарю.
— Вежливый, — заметил Курбат, — то хорошо. Однако, впредь, не стесняйся, ты с нами заодно теперь, свой. Что есть у нас, то и твое, все по братски, кроме денег, оружия и девок. Понял?
— Понял, — парень кивнул и спросил: — Мы будем рахдонов уничтожать?
— Будем, — ответил я, — но не сегодня и не прямо сейчас. Ты заметил, что отряд у нас сборный?
— Да, — Гордей оглянулся. — Три разных группы?
— Именно, а почему мы все вместе?
— Так, за добычей хорошей шли, была опаска упустить, я так думаю.
— Верно, но в следующий раз, мы сами пойдем, вот тогда и будем делать то, что нам нужно, а пока, цель у нас одна — дотянуть добычу в безопасное место и разделить.
Гордей Родан тяжко вздохнул, и на выдохе, произнес:
— Скорей бы, а то, как вспомню этих гадов, так челюсть от злобы лютой сводит.
— Сами такие, — буркнул Курбат.
— Что, совсем плохо в степи? — спросил Звенислав.
— Очень, — парень мгновенно помрачнел. — У меня сестра была, тринадцать лет только, так ее пятеро рахдонов, которые с охоты возвращались, снасильничали до смерти, а потом еще и над трупом глумились. С тех пор и отец сломался, а мать в тень превратилась. Хотел я их порешить, в ту же самую ночь, да меня батя в подвале запер, чтоб беды не вышло. У нас ведь еще две девчонки-малолетки в семье, и куда потом побежишь? Некуда бежать, догонят. И так, в каждой семье, или просто, забавы ради, конями людей потопчут, или в рабы личные заберут. Ко мне уже и местный тутуки приезжал, надзиратель за районом. Через месяц в армию должен был уйти, и на Штангорд отправиться. Оставалось только обрезание в честь бога ихнего сделать, и все, ты уже не дром, а холоп бога Ягве.
