Казнь Мира. Книга первая (СИ) - Трефилова Майя
— Зови меня Шакилар, пока мы не при дворе.
С немым вопросом Фео уставился на «Шакилара». Имя Драголин тоже из колдовского языка, но у наследника есть и драконье — Нэйджу. Шакилар означало «обошедший смерть». Чуть лучше, чем «Лариоса».
Конечно, свои мысли Фео не озвучил, ограничившись коротким:
— Хорошо, ваше высочество, и вы зовите меня Фео.
— Пусть так, Фео, а теперь поклянись именем всех Великих Духов, что не используешь то, что я тебе скажу, против меня и моей семьи.
Глава 26. Свет души (часть 2)
«У тебя нет ни гордости, ни силы», — эту фразу император драконов чаще других говорил своему сыну, Нэйджу.
Она сопровождала принца всюду, едва тот начал осознавать себя, но никогда, сколько себя помнил, не обижался на отца. Принц рос в смирении и полном принятии своей будущей роли, которой нужно соответствовать. С детства его отдали на воспитание госпоже Драголин, как самой искусной и могущественной из жителей архипелага Ливнер: она знала несколько тысяч алхимических формул, была прекрасным механиком и отменно фехтовала. Лучшего учителя для наследника невозможно найти, и поначалу принц преуспевал настолько, что даже император стал его уважать. Но оказалось достаточно одного дня, чтобы всё изменилось.
Для показа первого перевоплощения принца собралась вся столичная знать, и пятнадцатилетний Нэйджу вышагивал перед ними гордо. Броню он готовился явить алмазную, как у отца — признак высочайшего происхождения и исключительной мощи. К потолку взвились чёрные ленты, оттенив блеск золота. «Чёрный алмаз», — восхищённо прошептали в зале, а следом прокатился вздох разочарования.
Броня, покрывшая руки и тело принца, оказалась обсидиановой, глубинной. Чешуя воина, а не могущественного правителя. Суровым и злым стал взгляд императора.
«Смотри, каким должен быть мой сын!» — и вихрем алмазных лент он обратился в алмазного ящера. Но принц смотрел на императрицу, по щеке которой прокатилась слеза. «Мне больно, как и тебе», — услышал он её мысль.
Принц занимался вдвое усерднее, но этого было уже недостаточно. Внутри он ощущал пустоту и свою ущербность. Отношение же Драголин к нему не изменилось, но она почувствовала его смятение.
«Чем я могу тебе помочь?» — спросила она, но принц не открылся ей. Не смог обнажить слабость, тянул, сколько мог, пока однажды даже простейшее преобразование олова в свинец не далось ему. Тогда впервые в жизни он попросил помощи.
«От тебя ждут многого, того, что можно увидеть глазами. Броня — это статус, это признак твоего таланта и драконьей силы, но истинное могущество сокрыто не в ней. Я знала дракона, который даже перевоплотиться не мог, но всё равно стал великим героем. Мы — дети земли и прирожденные воины, наша воля сильнее, чем у кого-либо из Живущих. Закаляй свою волю, она сделает тебя настоящим драконом. Если осуждение гнетёт тебя — отринь его сейчас, забудь, что ты наследник. Со мной зовись Шакилар. Вернешь себе имя, когда перестанешь винить себя».
В тот же день она отвела Шакилара в свой сад и показала пруд, похожий на бездонный, мёртвый колодец. Растения вблизи пруда чахли и сохли, а из водной бездны, казалось, доносились глухие и злые голоса.
«На дне лежит меч Корсун, и голос, что ты слышишь, принадлежит Скверне. В твоей душе она шевелит Тьму, и вся гниль, что хоть как-то тебя касается, будет стягиваться к тебе, ломать волю. А ты не сдавайся, и в каждом мгновении, что откроет тебе Скверна, ищи прозрения. Это та правда, что ходит о тебе по миру, но она не единственная. Пройдя через Тьму, ты научишься видеть свет».
С тех пор принц Шакилар каждый день приходил к пруду, садился у его края и слушал откровения Скверны, говорящей сотней голосов, но всегда безошибочно он узнавал один — отцовский.
Многое в своём рассказе Шакилар опустил, но едва замолчал, как мысли о собственной судьбе поглотили его. Отец оказался прав: у сына нет гордости, но гордость не стоила чужих страданий. Принц хлебнул их сполна, сидя десятки лет у пруда с проклятым мечом.
— Так мне открылась одна истина, думаю, кроме меня никому не известная. Прошу показать мне её в яви, чтобы я знал, как поступить. День, когда император спустился в недра горы, взяв с собой Пламя Земли и проклиная меня, — так закончил он.
Фео смотрел не на принца, а на свой нетронутый чай розоватого цвета. На дно опустились толчёные лепестки розы, оставив от себя только чуть уловимый аромат.
— Я помогу вам, ваше высочество, однако прошу помочь и мне. Вы были в тронном зале и знаете, что грозит всем Живущим на Земле. Убедите его алмазное величество передать Пламя Земли для битвы с Аватаром.
Шакилар тяжело вздохнул.
— То, что я хочу сделать, поможет моему отцу, но уничтожит меня в его глазах. Мое слово и прежде весило мало, а станет — ничего. Я понимаю вас, Фео. Если не готовы мне помочь, откажитесь, я не рассержусь.
Слишком громко пальцы Фео стукнули о стол. Всё оказалось просто — отказаться и отступить. Он ничем не обязан сыну императора, но жгли нутро слова Драголин. Жгли сердце смерти отца и Ратибора.
Решать приходилось в одиночестве: рядом ни Лу Тенгру, ни госпожи. Никто не мог подсказать, как поступить.
«Я был в ситуациях похуже», — вспомнил Фео встречу с Тевроном. Сейчас хоть хрустальные заросли не разрушали всё кругом.
— Я не готов отступиться, ваше высочество. От этого зависит моя судьба и судьба моего народа. Вы можете помочь своему отцу, а я своему — уже нет. Могу лишь сделать его смерть не напрасной. И прошу вашей помощи так же, как вы просите моей.
Потемнел взгляд Шакилара, обнажив сущность чудовища, которое может разорвать, убить, но лишь пару мгновений продлился этот ужас. Выдох — и вновь перед Фео Живущий на Земле, смотрящий уже с укором. Словно порознь живут две драконьих сущности.
— Я могу понять тебя, но то, что ты воспользовался моей просьбой, мне неприятно. Что ж, пусть будет по-твоему.
Фео не ликовал. На душе было холодно и от тяжёлого, вымученного согласия Шакилара, и от чужой тайны, которую предстояло увидеть. «Она не может быть страшнее гибели отца», — повторил про себя Фео и воззвал к Великому Духу Времени.
Стало темно. Дневной свет никогда не проникал в каменные пещеры, открывшиеся взору Фео. Лишь кристальная лампа в руках императора драконов гнала густой мрак, которых расползался по стенам и потолку, нависая над тем, кто потревожил его покой.
Император казался осунувшимся и непривычно низким. Пропали горделивая осанка и высокомерный взгляд. Узнать государя удавалось лишь по роскошной одежде, расшитой золотом, да драгоценной короне.
Император поставил фонарь на пол и сам опустился на колени перед небольшой выемкой, обложенной камнями, будто очаг на привале путешественника. Из заколки дракон вынул спицу, и та в его руках превратилась в огромный меч-копьё. Пламя Земли. Взмах — и с грохотом длинный наконечник вонзился в дно выемки. По полу побежали трещины, из которых пробивался красный свет.
«Прошу, Великие Духи, вернуть мне избавление от моих печалей, от страданий моей души. Я верно служил вам, владыки Земли и Огня, Лингвэ и Дезескурант, и молю лишь о толике вашего милосердия, о свете, что сиял здесь прежде», — сдавленно произнёс император. Не услышал бы Фео — не поверил, что сейчас говорил дракон, сидевший в тронном зале.
В ответ тишина. Только тени плясали по стенам и будто скалили чёрные зубы. Вновь и вновь повторял молитву император. Фео казалось, что прошло много часов. Наконец меч-копьё задрожало, а с ним застонала и земля. До потолка из трещин взвилось пламя, отогнав беспокойные тени. Потом всё померкло, и священный артефакт упал на пол, став меньше и тоньше. Дрожащей рукой император поднял его, проведя пальцами по выступившим на вольфрамовом древке светящимся рунам. Фео подошел близко, чтобы разглядеть их, и стыдливо выглядывал из-за плеча императора. Шакилар поступил также, не одёрнув и не осудив Фео.
«Признай правду и откроешь путь к исцелению души», — говорили колдовские руны.
