Феликс Эльдемуров - Тропа Исполинов
- Что с ним?
- Жить-то будет?
- Будет, если немедленно... - доктор не договорил, заметив, что Тинч прислушивается. Прибавил жестко:
- Мягкие ткани обеих ног практически раздавлены. Если через полчаса-час начнётся заражение... В больницу!
И пробормотал под нос странные и страшные слова: "неизбежная ампутация..."
- Это как же? - спросил кто-то. - Молодой, здоровый парень, ему жить и жить...
- Тем более! - сказал как отрезал доктор. Тинч, с усилием привстав на локтях, пробормотал испуганно:
- Не надо... в больницу. Лучше... лучше сразу умереть, чем без ног.
- Сдохнешь, дурак, - устало махнул рукой врач. - А впрочем, ваше дело. Я сказал.
- А может, - вмешался кто-то, - отнести его к бабке Рагне? Она раны лечит. Помню, у меня палец нарывал...
- Так то палец...
- Делайте, что хотите, - сказал доктор. Ему, по всему видать, тоже было не по себе. - А ну, герой, пошевели-ка пальчиками.
Тинч скосил глаза и увидал вместо ног две синих раздувшихся груши. Он попробовал пошевелить пальцами ног, вскрикнул от боли...
- Больно - это хорошо... - услышал он, после чего для него наступила полнейшая тишина.
3
...Горячая, нагретая лучами солнца глина. Дуновение ветра доносит испарения солончаков, запах овечьей шерсти и навоза, аромат смолистой коры, душистой мяты, чебреца и ромашки...
Огромный чёрный конь уносит красавицу Айхо всё дальше и дальше.
- Догоняй!
Постой, подожди меня, хочет крикнуть в ответ Тинч. Протягивает руку: помоги! Разве ты не видишь, в ногах у меня - расплавленный свинец, и сам я - не то бегу, не то стою на месте, а серое предгрозовое небо давит на плечи и вминает в землю. Внезапно я вижу над собой лицо старухи, да, это смерть, я узнал ее... Помоги же мне, протяни мне руку!
Странное, незнакомое лицо... Незнакомое и прекрасное, лицо Айхо... или не Айхо. Глаза, огромные - темно-синие, как два цветка аконита. И - слёзы в уголках глаз.
- Тинчи! Не умирай, мальчик мой! Пожалуйста, не умирай!
Глупая, не умру я. Рановато мне умирать, пока на земле существуешь ты. Вот и рука твоя, как в тумане, ложится ко мне на лоб. Прохладно. Господи, какое блаженство...
- Не отдаёт руку. Ишь, вцепился. Так и будешь всю ночь с ним сидеть?
- Рагна! Иди, занимайся делом!
- Ну, как хочешь. Хоть целую ночь так сиди. Мне-то что.
- Кажется, жар спадает...
- Пить...
Неужели это его голос? Тихий, как шелест травы под струями дождя... Дождь... Вода... Пить... Что это, что это проливается в губы?
- Ну, не вода, не вода. Нельзя тебе сейчас воды. Не бойся, это лекарство...
Что-то жгучее и пряное, пахучее и едкое, как красная каменная соль. Оно проникает внутрь, неся с собой прохладу и сладость. Хорошо. Сейчас бы встать. Я уже могу встать. Где-то там были мои ноги. Что это, что это за прутья или ветки? Мои ноги запутались в кустарнике. Руку мне, помоги, помоги!
- Опять руку? Ладно, держи, дурачок.
Пыль и солнце в глаза. Жаркий пот на лице. Это хорошо. Это выходит наружу болезнь. Далее - сон, сладкий сон, уход в неведомое, куда меня зовет голос и ведет эта прохладная мягкая рука...
Чистый, светлый день. Горница. Стены дома сплетены из прутьев и обмазаны глиной. Местами штукатурка отвалилась и её необходимо подновить. Рядом с постелью - стол, на котором полным-полно каких-то плошек и пузырёчков. Запах трав, сырой глины и ещё чего-то, кажется - выделанной кожи.
Одеяло - чистое, мягкое, сшитое из разноцветных лоскутков. Под ним, где-то там должны быть мои ноги. Ощупаем...
Руки едва слушаются. Как отсохшие, ох...
Вместо ног - опять переплетенные прутья. Ну-ка, пошевелим пальчиками...
Смотри-ка, совсем не больно.
Колыхнулась занавеска. За ней кто-то есть... Сейчас она отодвинется...
- Проснулся! Рагна, он проснулся!
Её глаза похожи на два больших цветка... Кто ты, незнакомка? Я не знаю тебя...
Большой одноэтажный дом, как и все дома в поселке, стоит торцом против ветра. Его столбы и стропила из дерева, промежутки между ними густо заплетены прутьями ивы, снаружи и внутри густо обмазаны глиной. Венчает дом большая крыша из тростника и соломы. Ограда вокруг дома - чтобы крышу не объедали козы. Коров, овец и коз помещают тут же, в южной части дома, а очаг, на котором готовят пищу - в северной. Во дворе почти без перерыва пылает большая костровая печь; горшки, сырые и обожжённые, стоят под навесом.
Рагна, востроносая старуха с необычно живыми и молодыми, блестящими чёрными глазами, принесла и поставила на стол тарелку крапивного супа, к нему - горячую пшеничную лепешку и, в особой тарелочке - немного порубленной с чесноком и залитой простоквашей ливерной колбаски.
- На, поешь-ка, паренёчек. Как там твои ходилки? Не отвалились ещё? Ты осмотрела его, а, Тайра?
Та, кого она называет этим именем, (а слово "тайра" по-тагрски означает "ящерка"), прислонилась к одному из столбов хижины. Она покусывает прядку волос и с усмешкой и вызовом глядит на Тинча. Ей всего-то лет четырнадцать-пятнадцать, однако формами она походит на взрослую девушку. Её лицо можно назвать чересчур смуглым для жителей Тагр-Косса. Небольшой, чуть приплюснутый нос, чувственные губы, чуть опущенные вниз уголки рта; под узкими серпиками бровей - огромные глаза - миндалевидные, широко раскрытые, насмешливые... В накинутом на голову пуховом платке, одетая в широкое бесформенное платье, она, в первую минуту кажется Тинчу безобразно толстой, почти уродливой. Но в это время Тайра прекращает, наконец, выжидательно покусывать свои, ниспадающие из-под платка тёмно-каштановые волосы и изящной кошачьей походочкой направляется к постели больного.
4
Тинч ощутил прикосновение ко лбу всё той же ладони.
- Всё в порядке, жара нет, - низким, взрослым, совсем не девчоночьим голосом сказала Тайра. - Ну-ка, поглядим, как там поживают твои ноги.
Она приподняла одеяло и Тинч увидел, что стало с его ногами. Точнее, самих ног он не увидел - только мягкие лубки, сплетенные из прутьев.
- Сколько дней я так... валяюсь? - спросил он.
Тайра подняла пять пальцев и два. Неделю!
- А как же я... - поперхнулся, покраснев Тинч. Показал в воздухе указательным и средним пальцами - как будто пошёл.
- А так, - и Тайра, улыбаясь, достала откуда-то из-под одеяла бурдючок с широкой глиняной горловиной.
- Как захочешь - вот, теперь сам.
Тинч хотел было сказать что-то, но вместо этого махнул рукой - что уж там! - и потянулся за ложкой. Рагна и Тайра помогли ему приподняться и, подтянув заплетённые в прутья ноги, сесть на постели. С непривычки немного закружилась голова, рядом - близко-близко - мелькнуло лицо Тайры.
Её волосы приятно пахнут чем-то, кажется - ореховым маслом.
