Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы
Баюн о кольчугу варяжскую когти точит — на Фарлафа прилаживает! Желает котяра белу грудь ему разодрать, да сердце отведать!
Вскочил богатырь, даже стол опрокинул, а кот сидит на нем и орет благим матом:
— Посторонись! Посторонись! Зашибет!
Хотел было Фарлаф схватить зверя за хвост, но разве такого поймаешь. Еле спасся он от напасти, вспомнил — не любят кошки воды, и ну себя пивом-то поливать из кружек. Что за шиворот пролилось, что на пол, но и Баюну досталось. Выпустил зверюга бахвальщика, а тот и рад — ноги в руки да наутек.
— Ты видал? Ну, ты видал? — обиженно ворчал котище.
— Не любо — не слушай, а врать не мешай! — усмехнулся волхв, — Пора и нам!
— Поспешай медленно, — получил он едкий ответ.
— Так что? Торная дорога нам теперь через Козарские, то бишь Жидовские ворота, и до самых Меотийских степей… — молвил Ругивлад и протянул Баюну тряпицу. — На, оботрись! Сильно пивом разит! Не иначе — по уши в братину лазил…
— Нет уж, спасибочки! Мы как-нибудь языком обойдемся, — ответил котофей.
С улицы донеслось сочное:
— Ммее…!
В дверях возникла рыжая козлиная голова. Хозяйским оком дереза оглядела присутствующих, трясанула бороденкой и остановила сердитый взгляд на рослом, могучем воине, который моментально повернулся спиной и втянул голову в плечи.
— Сидор! — окликнули богатыря собутыльники, — По твою душу! Пора! Женка караул прислала.
— Эрмий! Эрмий! — сказал себе Ругивлад. Едва коза появилась на пороге, мысли его потекли в иное русло. — И впрямь! Тоже был рыжий! Друг Фредлав, как что не так — всегда его поминает, Локи зовут рыжего у мурманов. Варяг говорит, это и есть кузнец всех бед на земле. И не сыскать в светлом небесном Асгарде большего чернеца средь богов, чем извечный сеятель раздоров, наветчик и обманщик. Он виновник распрей, но ни одно сколь-нибудь значимое дело не обходилось без Локи. Асы не раз попадали из-за него в беду, но часто он же выручал их своей изворотливостью…
* * *Кот вызвался постеречь скакуна, и Ругивлад обещал мохнатому спутнику вскорости вернуться.
Бабий торжок встретил волхва неласково. Может, отвык от толчеи. Куда там захолустному Домагощу до стольного града?
Он мигом почуял неладное, едва смешался с толпой. Торговля шла на редкость грубо. Куда девалось купеческое радушие? Его то и дело пихали в бока, оттесняя от прилавков. Приказчики орали, мальчишки визжали. Степенные киевские матрены так и норовили придавить выпуклостями, да округлостями. Словен с великим трудом протиснулся к оружейникам. Здесь было поспокойнее, но в воздухе висела все та же нервозность.
— Не подскажешь ли, мил человек!? Что стряслось в добром Киеве? — обратился он к старшему из кузнецов, что безуспешно предлагал одетому в кожи воину боевой топор — Смотрю на торжище — дивлюсь! Неужто, беда какая приключилась?
— Ты, чужеземец, наверное, давно не гостил в стольном городе? — отвечал оружейный мастер, — А того не знаешь, не ведаешь, что свалили на Бабьей площади кумир Велеса. Под самый корень подрубили! А еще срыли по всему Киеву груды в его честь поставленные. И нет теперь никакой подмоги нам от «скотьего бога». Пустая торговля — суета, а все без дохода! Озлобился князь на жрецов — немало голов полетело, а уж столпов — без счета.
— Вот оно что? Выходит, зря я сюда топал, поклониться Водчему пред дальней дорогой?
— Нет удачи ныне ни купцу, ни страннику. Печенеги совсем обнаглели! Разграбили богат караван самого Дюка Волынянина…
— Спасибо, кузнец! Пойду я, поспешать надо! — недослушал Ругивлад.
— Дорогу! Дорогу!
Он обернулся. Хорошо, что ростом вышел! С того конца торжища, расталкивая толпу, к оружейной лавке продирались стражники.
— Вот Нелегкая повела! И вроде мел кончился! И свисток дурацкий потерял!
«Лукавый Локи злобен нравом и очень переменчив! Он превзошел всех людей той мудростью, что зовется коварством!» — так рассказывал Фредлав о своем Чернобоге. Эта фраза мигом всплыла у волхва в памяти, едва он сопоставил недавнее крушение кумира и ту легкость, с которой слуги Краснобая доселе находили его.
Не долго думая, словен перемахнул через прилавок, растолкал оторопевших подмастерьев, и, выскочив с другой стороны оружейни, растворился средь киевлян.
— Держи! Хватай его! — заорал было какой-то мальчишка, но кузнец отвесил неразумному подзатыльник, и тот умолк.
Правда, стражники были совсем рядом.
— Малец, ты кричал?
— Ну, я? А чего, нельзя?
— Поговори еще! Куда он побежал?
— А вон туда! — кивнул пацан совсем в другую сторону.
— Всыпать бы вралю по первое число, да некогда! — выругался главарь, и махнул рукой — Живо за мной!
— Дорогу! Дорогу!
…Кот живо сообразил, только глянув на волхва, что дела плохи. Наскоро попрощавшись с хозяином корчмы, Ругивлад взлетел в седло. Кот прыгнул следом и вцепился всеми лапами в толстые кожи словенской рубахи.
— Спятил!? — рявкнул человек на зверя.
— Сам такой! — нашелся кот, — Неча по улицам шастать!
Конь рванулся, закусил удила, и ринулся, точно чумной, по быстро пустеющей улице.
— Если не успеть к воротам — ночью перевернут весь город, а княжьего обидчика сыщут! — подумал словен.
На счастье словена, Киев и впрямь был великим городом. Самый проворный посыльный из Золотой палаты, будь у него на ногах даже волшебные сапоги Локи, не опередил бы волхва теперь.
К вечеру селяне стремились под защиту мощных крепостных стен. Преодолевая встречный поток скрипящих телег, тяжело нагруженных повозок и разноцветных кибиток, оставив по боку калик и странников, просителей и торговцев, Ругивлад вскорости очутился у Козарских врат.
Теперь предстояло отвести стражникам глаза, коль станут их пытать — кто да куда выехал. Иметь на хвосте погоню — мало радости! Проход оберегали пятеро. Один — старый, наверное, начальник. Пара приворотников оглядывали вьезжающих. Двое других пристально осматривали тех немногих, кто покидал Киев.
Волхв представил женские руки, гибкие и тонкие, точеные девичьи персты, слегка придерживающие повод. Белая кожа, ни единой родинки. Он вообразил, как русые локоны спадают на плечи, его плечи, и переплетаются, рождая длинную косу. Словен явственно ощутил, что спереди прибавилось — острые груди вызывающе натянули платье. Бедра раздались настолько, что пришлось сесть иначе — свесив стройные ножки, обутые в сафьян.
— Эй, краса-девица? Не боязно ли на ночь в дорогу отправляться? — окликнул Ругивлада усатый стражник.
— Мне тут недалече будет! — проворковал волхв, еще более вживаясь в образ.
